СЕМИНАР В ПШАДЕ. ВПЕЧАТЛЕНИЯ УЧАСТНИКА.

Пшада – маленький южный поселок, живущий туристическими сезонами, невысокие горы, теплое море на расстоянии получаса езды и главная приманка для современных искателей чудес – загадочные дольмены. Отдаленная от бурной курортной жизни деревенская гостиница, полностью предоставленная в наше распоряжение, как нельзя лучше подходила для выполнения поставленных задач. Основной целью работы был загадочный и недостижимый баланс интеллекта, эмоций и тела, а на самом деле – культивация тонких и неуловимых субстанций внимания, воли и воображения, а еще точнее – легкой и светящейся радости, наполняющей каждый вдох и выдох, пронизывающей вкушаемую пищу, звучащей в поэтических строчках Аранзона, незримо присутствующей во всех наших делах и разговорах.

Путь жизни и путь смерти – таким было название первой беседы Аркадия. Мрачно и безнадежно звучали слова о тяготах духовного пути и крайне малых шансах пройти его до конца. Безумие и смерть подстерегают путника в начале пути, сладкий самообман в середине и – как подарок богов – блаженная самоутрата в конце, который является новым началом. Созревший в муках дух разрывает связующую его пуповину и растворяется в солнце абсолюта, а породившие его психические субстанции распадаются на первоэлементы, начиная новый цикл восхождения.

После таких речей, сказанных серьезным и угрюмым тоном, могло бы возникнуть одно желание – утопиться в пруду неподалеку под издевательский хохот лягушек, если бы не радость, наполнявшая каждое слово и каким-то непостижимым образом говорящая о правильности всего происходящего и иллюзорности страданий. Так полуденное солнце освещает витраж с ангелами и бесами, не растворяя их, а наполняя незамысловатые сюжеты внутренним светом  и переливами чистых красок.

Но как удержать это мгновение, да и стоит ли его удерживать, остановившиеся время – это разлагающийся труп, и наглядной иллюстрацией этого были вросшие в землю полуразрушенные дольмены, окружающие наш островок радости и смысла. Мы также не избежали  дольменомании и, пройдя по руслу высохшей речки, оказались в мрачном лесу, среди загадочных камней, поставленных древними. Что это было – захоронения усопших? место жертвоприношений? святилища забытых богов? а может неумелое подражание пришедших на смену великим цивилизациям варварских племен?.. ответа нет, угрюмые камни надежно оберегают свои тайны от досужих туристов. Современные варвары вначале разламывали дольмены, а сейчас опошляют, опуская тайну до уровня своих желаний и страхов.

Путь жизни и путь смерти пролегают по одной дороге, и нельзя пройти  одним, не пройдя другим. Как соединить в себе страсть и бесстрастие, наслаждение и покой, как создать перманентное Я? Сейчас, по прошествии нескольких дней, я отчетливо понимаю иллюзорность стабильности и покоя, наполнявших меня в Пшаде. Городские соблазны и заботы вновь рвут Я на противоположные части, наполняя душу чувством глубокой утраты. Наверное, так, а может, в сотни раз хуже себя чувствовал Адам, проведя первый день за воротами рая.

Тогда зачем все? Зачем наши встречи? Кому пели лягушки, распахивало объятья небо, к чему были тосты и стихи? Мы пили за Эннеотов, произведя это название из Эннеаграммы, ели вкусную пищу, с любовью приготовленную нашим замечательным поваром Ирой, дружно помогали на кухне, стоически молчали и вели долгие разговоры о смысле и бытии. Влюбленная пара пересаливала кабачки, Саша и Сережа обучали гурджиевским танцам, я пугал народ хаосом и пустотой, а мудрый Андрей Рыжов возвращал нас на землю, путано говоря о десятилетних трудах, необходимых для понимания необъяснимого. Каждая минута, проведенная в атмосфере осознанности, каждое слово, сказанное Аркадием, несли в себе аромат пусть пока недостижимого, но такого притягательного состояния, и, может, только этот аромат и имел смысл, как обещание  неба. Вот оно – достать рукой, а если подняться на ближайшую горку, то можно и нырнуть в серебристое облако, под  хоралы небесных лягушек. «Царство божие внутри вас», – сказал Иисус, но жить в своей глубине тяжелее, чем на дне морском и потому мы строим башню, возводим этажи, одни для мира, другие для себя, на одном ходим на опостылевшие работы, на другом культивируем дух. Но дух как ветер срывает перекрытия, он не терпит стен и перегородок. И распахиваешь крылья, взлетая в своих снах, и падаешь, пробуждаясь. Как сделать день ночью, как жить в своих снах, как сплести из сновидений прекрасный узор своего истинного Я и растворить его во сне без сновидений? Вопрос напряженный, как натянутая тетива, единственный вопрос, несущий ответ самим фактом своего бытия.

Один из ответов – это усилие, тяжелое и страдальческое, осознанное и жертвенное, возможно, именно оно руководило строителями дольменов, нагромождавших тяжелые камни, во славу своих жестоких богов. Тогда почему мы радовались, как дети, небу и дождю, морю и, пусть не высоким, но все-таки кавказским горам, почему мы не взяли кайла и лопаты и не рыли канавы от рассвета и до заката. Мы летели на радость, как мотыльки на огонь, в слепоте, или в высшей прозорливости смысла.

Мне вдруг вспомнились Хасиды, которые по дороге в газовые печи, пели и танцевали, славя Бога.

Конечно, я подсвечиваю узоры наших Пшадских дней, пытаясь выделить главное и неизбежно теряя детали и мелочи, из которых и состоит большая часть жизни.

Где-то я прочитал, что Аллах дал правоверным три радости: аромат благовоний, ласки прекрасных дев и сладость молитвы, пусть простят меня знатоки Корана за возможные ошибки.

Так неужели весь смысл в страдании, сначала слепом, а потом осознанном, или есть нечто не противоположное, а объединяющее и выходящее за пределы дуальности?

В  древней Индии культивировалось знание о возможности благородного рождения. Пройдя множество циклов, наполненных страданием и борьбой, душа зарабатывает право на спонтанную легкость бытия. Благородные родители, правильное воспитание и судьба, ведущая к освобождению, также многочисленные дары уму и сердцу. Кто из нас может похвастаться благородным рождением? На плечи мне прыгает век – волкодав, писал Мандельштам о 20 веке, наш 21, как удав, обвивается вокруг души,  обманывая ее ласковым покоем и навевая сны о могуществе человеческой мысли. Страшным будет пробуждение. Только считанные благородно рожденные, живущие на предельной глубине своего бытия, могут позволить себе радостно парить над бурными ветрами нашего иллюзиона, а нам – долгий, тернистый путь и у каждого свой.

Но как я могу хотеть того, что никогда не знал? Чьи досужие сплетни о просветлении могут породить это стремлении? Книги лгут, пытаясь проглотить меня и сделать своей частью, учителя напоминают слепца, ведущего слепых, Бог молчит, а Буддистская пустота изначально безмолвна.

Аркадий назвал это вкусом банана, попробовав который ты обретаешь цель и, самое главное, смысл. Его подлинность неоспорима, потому  что это не головное знание и не эмоциональная страсть, а нечто, что пронизывает  тебя до самых глубин, если, конечно, по праву рождения у тебя есть губы, глаза и язык, без них ты почувствуешь только привкус американской банановой жвачки, которую сплюнешь в ближайшую урну дня.

Мои воспоминания и размышления не имеют точной хронологии и подчас уводят мысль на обходные пути, которые, тем не менее, опять возвращаются на главную дорогу. Но можно ли что-то назвать главным  или второстепенным? Что более важно: разговоры, бесконечно вращающиеся вокруг простых житейских желаний, притворяющихся духовными целями, или короткие мгновения тишины и блаженной оставленности?

Мы созданы из людей, пронизаны их целями и живем на энергии выполнения их задач. Но наступает день, когда мы осознаем иллюзорность и вторичность всех наших целей, бессмысленность всех совершаемых действий, и где тогда взять энергию для жизни? Штайнер предлагал пришивать и отпарывать пуговицы, буддистские монахи многие месяцы выстраивают из песчинок изумительной красоты цветную мандалу и разрушают ее в миг завершенности. Усилие ради усилия, путь ради пути, против течения жизни. Восстать против Рока – это значит обречь себя на смерть, жестокие боги не прощают героев, древние греки хорошо понимали этот закон. Проходят тысячелетия, но закон неизменен. От Сократа и до Гурджиева тянется цепочка бунтарей и героев. «Я против Бога и человека», – заявлял Георгий Иванович, идиотствуя и наслаждаясь последними месяцами жизни. Грустно играла гармоника, орда идиотов носилась по Франции, подымались тосты и совершались прекрасные глупости и безумства. Аристократы и миллионеры, артисты и музыканты, как стая безумных вакханок и сатиров сопровождали героя в его квесте. Но нельзя победить Рок, и рушится башня, переламывается меч, уходит учитель. Если нет Я, не остается ничего. 99% учеников  ГИГа как облака, несомые ветром, растворились в небытии. Что ждет нас?

Возможно, ошибка Гурджиева была в потакании стремлению человека обрести опору в идеях, а самое главное – в личности учителя. Как плющ, последователи обвивались вокруг могучего дуба, и когда он рухнул, рухнули вместе с ним. Но как хочется обрести опору и источник, как тяжело вырастить свой ствол. Аркадий все делает для того, чтобы дать возможность человеку создать собственный стержень, но пользуются этим единицы, остальные привычно цепляются за чужие смыслы и жизни

Свобода… манящая и загадочная, сколько определений я уже слышал. От «свобода – это осознанная необходимость», до «свобода – это выбор зависимостей». У меня когда-то родилась фраза «мы обречены на иллюзию свободы, ведь каждый наш шаг продиктован предыдущим, то есть каждая причина рождает следствие, и, пройдя до конца этой цепочки, мы упираемся в первопричину, рождающую единственное следствие, но что было причиной?»  Древние описали наш мир как змею, кусающую себя за хвост, о том же говорит и буддийская метафизика. Так в чем же проявление свободы, если весь мой выбор продиктован независящими от меня причинами? Традиции говорят, что мир лежит во сне, и свобода – это один из элементов, создающих сновиденье. Сценарий  уже написан, роли выучены и отрепетированы, установлены декорации и перед оркестром лежат партитуры, известно начало и неизбежен конец, предопределено «что», но свободно «как». Чем наполнить каждый миг сотни раз сыгранного спектакля? Аналогия приблизительна и неточна, но лучше я сказать не могу. Отсутствие свободы ничего не меняет в необходимости создавать ее в каждый миг жизни.

Ветер, небо, небесные селения – еще один образ, подаренный нам Аркадием, еще одна попытка отразить истинную реальность, если она существует. Вспоминается прочитанная в какой-то книжке история о человеке, который с детства парил в облаках. Став взрослым, он увлекся медитациями и, растворяясь в небе, ощущал себя в райских кущах при жизни. Через несколько лет он проснулся в жуткой ситуации развода с женой, разрушенной жизни и мыслями о самоубийстве. Таких историй множество, и в жизни  каждого духовного искателя, в той или иной степени, можно увидеть эту амплитуду падений и взлетов. Неужели Небо отталкивает стремящихся лететь? Не эту ли историю рассказали древние греки в мифе об Икаре? Ничто не служит защитой: ни благородство происхождения, ни зов судьбы, ни крылья, подаренные всеобщим отцом. Успенский спился, Гурджиев привел себя к автокатастрофе, Беннет в старческом слабоумии подарил поместье сомнительному пришельцу из Афганистана. Конечно, я озвучиваю обывательский взгляд на ситуации, истинные мотивы поступков этих великих людей скрыты за облаками их судеб.  Эту цепочку можно продолжать, вплетая туда как героев мифов, так и исторических персонажей: от Сократа, пришедшего к чаше с цикутой, до замечательного поэта Парщикова, умершего еще достаточно молодым от рака горла. Как это все противоречит глубокому убеждению  последователя Нью-Эйдж о гармонии духовной и социальной жизни, о прямой зависимости благополучия и высших устремлений.  Приходит мысль о намеренном противодействии духовных (и якобы всем управляющих) миров попыткам человека приблизиться к истине или даже об их бессилии и неспособности противостоять слепой и жестокой воле к жизни, олицетворяемой приматом животных инстинктов и всепоглощающими страстями. Глобальные маги, Князь мира сего, падшее человечество – как только не называли это вечное противостояние духа и плоти, Неба и Земли. У художника Эшера есть картина, в которой одна рука рисует другую, рисующую в этот момент первую. Это можно увидеть только из другого пространства, где все воспринимается игрой и иллюзией, порождающей иллюзии. И тогда не имеют значения обстоятельства жизни мыслителей и героев, их трагичность и безысходность. Каждый из них, как прореха в покрывале майи, излучает сквозь себя несотворенный свет истиной реальности, если она есть… но, даже если ее нет, мы обречены постоянно создавать ее из иллюзий или спать беспробудным сном, не просыпаясь даже в холодных объятиях смерти. 

Лестница состояний уходит в бесконечность, и движение по ней –  есть единственная истинная реальность, она пронизывает  каждую ступеньку и актуализируется только в момент устремленности. Значит ли это, что у просветления есть разные этажи? У просветления – нет, но у состояния – да. Метафорически это можно представить как водную толщу с разной плотностью слоев. Рыбам, живущим на глубине океана, не вырваться на поверхность, разве что взрыв вулкана выбросит слепого жителя дна в слои верхние.

Так, человеку, погруженному в мирские дела и заботы, отождествленному со своими эмоциями, невозможно осознать их иллюзорность.  В процессе роста состояний страстность и напряженность, сковывавшие наш дух, и отягощающие страдания, неизбежные для земной  жизни, ослабевают.  Возникают легкость и непривязанность, принимаемые поначалу за скуку и опустошенность, но если не испугаться, а подняться выше, то можно разглядеть слабое свечение солнечных лучей, пронизывающих водную глубь. Мысли и переживания не исчезают, но их объектом становятся высокие идеи, природа которых – свет и воздух. Конечно, любую идею можно омертвить, сделав ее объектом страстей, и накрепко связав со своей значимостью и судьбой. А можно, прозрев объединяющую их суть, оттолкнуться от них  для собственного полета, преодолев разделяющую небо и море линию горизонта. Бытие птицы в корне отличается от бытия рыбы, даже летающей.

Есть ли смысл, пребывая в глубине океана, рассуждать о возможности полета? Наверно не больше, чем во всем остальном, что мы делаем, даже не задумываясь – зачем.

История человечества, мне представляется, как цепочка огоньков,  соединяющих страны и эпохи, через другое измерение. В этом измерении рядом живут римский император Марк Аврелий и русский поэт Леонид Аранзон, вновь купленный раб Эпиктет и Нежнейший мистик 20 века Рамана Махарши. Что общего у этих людей из разных времен, веривших в разных богов, проживших разные судьбы? Может, это особая чуткость к вневременному, взгляд из вечности, просвечивание сквозь запутанный узор индивидуальной жизни всеохватного единства и непознаваемого замысла Творца.

За миллионы лет приходили и уходили цивилизации, покоряли космос и снова учились разжигать огонь. Вновь и вновь проворачивалось мельничное колесо, перемалывая страны и народы, и только хруст человеческих костей с монотонным постоянством сопровождал каждый оборот колеса. Может, в неведомых нам пекарнях мука превращается в хлеб, и румяные пекари выпекают сдобные булки, называя их: Лемурией, Атлантидой, Вавилоном и Римом. Недаром мудрый и многознающий Гурджиев выстраивал пищевую цепочку, заявляя, что мы кормим Луну. Открывшаяся страшная правда чуть не убила естествоиспытателя и астрального путешественника Монро, да и как жить, зная, что твоя жизнь – только фарш для галактической котлеты. Творец представляется каннибалом, пожирающим своих детей, эта идея звучит в мифах многих народов. Нет выхода в привычной  для человеческого существа плоскости восприятия, нет смыслов и нет надежд. Тогда что помогало жить постигшим,  и не просто жить, а реализовывать свою судьбу в полной мере? Здесь нет ответа, но сам факт жизни таких людей, свет, источаемый их судьбами, является ответом, выходящим за рамки логики и смысла.  

Back To Top