АРКАДИЙ РОВНЕР. АКТУАЛЬНАЯ МЕТАФИЗИКА

1

Внимательные историки заметили, что России присущи два главных Состояния: стабильности и хаоса. Хаос был, когда русичи позвали себе в правители варягов, хаос был до и после татаро-монгольского нашествия, хаос был при Иване Великом до опричнины, смута имело место при лже-Димитриях, а потом во времена революций и гражданской войны, и еще при Ельцине были вольница и разброд. Противоположное Состояние стабильности все жестко сковывает и скрепляет, образуя гигантский монолит, так что трудно даже представить себе, какой она бывает в периоды разлада и раздора. Метафизически Россия также оказывается не большой равниной, а огромной горой, на вершине которой сидит царь, президент, главнокомандующий и держит всю пирамиду. Сейчас Россия тоже пирамида, и все мы чувствуем как преимущества, так и неудобства такого жизнеустройства.

 

Противостояние вертикального пирамидального качества и разгула стихий, характерно и для той системы понятий, которую мы с вами осознанно или неосознанно разделяем. Мы с вами живем в монотеистической метафизике, которая вытекает из трех западных традиций: иудаизма, христианства и мусульманства. Эти традиции вместе образуют большую гору. Наверху Абсолют, внизу материя. А между ними поместился весь табель о рангах: серафимы, херувимы, господства, престол, архангелы, ангелы. Дальше идет Папа Римский или какой-нибудь иудейский или мусульманский «папа», или император и король, дальше идут военные, священники, чиновники, мещане, крестьяне, конституирующие табель о рангах.

 

Монотеизм стал ведущей метафизикой Запада после гибели античного мира. На категории этой метафизики – Абсолют, творение, грехопадение, спасение – опираются история, философия, искусство и «духовность» Западной цивилизации. С другой стороны, в наши дни все большую актуальность приобретают восточные учения, принципы которых радикально отличаются от принципов западной метафизики. Так основными категориями буддистской метафизики являются анатма (отрицание Абсолюта), анитья (отрицание неизменности и вечности мира) и дукха (страдание), джайнизм говорит о дживе и адживе, а древнейшая китайская традиция основана на принципах инь и ян, и т. д.

 

Метафизика как система понятий о мире и человеке и как учение о сверхчувственных принципах бытия, очевидно, должна нести в себе некоторую целостность и непротиворечивость. Любая метафизика строится на самоочевидных и интуитивно убедительных постулатах, способных в дальнейшем раскрывать заложенные в них возможности. Однако с течением времени западная метафизика потеряла свою актуальность и самоочевидность, стала инерционной и породила многочисленные прецеденты ее низвержения и попытки реконструкции. Стали появляться люди, которые говорили: «Нам не нравится быть заключенным в вашей пирамиде, мы хотим выйти из этой пирамиды и жить по-другому, по-своему, не по-вашему». Достаточно назвать несколько имен из длинного списка низвергателей и реконструкторов западной метафизики: Кант, Шопенгауэр, Вагнер, Ницше, Бодлер, Блаватская, Маркс, Лев Толстой, Рудольф Штейнер, Георгий Гурджиев, Гейдар Джемаль и др.

 

Сегодняшний разговор невольно будет идти по линии монотеизма, то есть трех западных религий с тем же самым Богом, и, в общем и целом, теми же самыми ангелами и архангелами, с той же историей творения, грехопадения, спасения и т.д.

 

Мы с вами знаем, что на протяжении тысячелетий возникали синкретические учения, которые пробовали сплавлять разные метафизики. Этот сплав бывает вполне удовлетворительным и для одного человека, и для группы людей, и для отдельного народа, и для целой цивилизации. Корни синкретизма мы найдем в Вавилоне, в Египте, в Иудее. Синкретизм процветал в Александрии в первые христианские века, у древних гностиков, в Китае и в европейском Средневековье. Некоторые исследователи считают, что даже такие религии, как иудаизм, мусульманство и христианство тоже синкретического происхождения. Вы знаете, что Озирис и Дионис тоже были умирающими и воскрешающими богами, таким же был и Баал (Ваал), и вы знаете, как много христианство заимствовало из иудаизма. Метафизика обычно не высасывается из пальца, она возникает из определенного исторического контекста – метафизического хозяйства, которое находится рядом.

 

Актуальность метафизики, то есть насколько она действенна и современна, – вопрос, который каждый может решать самостоятельно относительно любой предложенной ему или созданной им самим метафизики. Мы рассмотрим некоторые метафизики и попробуем сформулировать первые приближения к актуальной метафизике в моем понимании «актуальности». Сразу же должен заявить, что я не намереваюсь предлагать вам свою метафизику, которая заменит христианскую, мусульманскую, ведическую, буддийскую или какую-то другую. Я не ставлю перед собой задачу метафизического творчества. Моя задача связана с первыми подходами и предварительными принципами возможной метафизики.

 

Я хочу постулировать три предварительных принципа актуальной метафизики: принцип тайны, или границ познания, принцип непротиворечивости, достигаемой в глубоком созерцании, и принцип побега из лабиринта. Что представляют собой эти постулаты? Я вижу их как вытекающие одна из другой очевидности, к которым я пришел после многолетних поисков своей метафизики. Сами эти принципы не образуют никакой метафизики, скорее они свидетельство той успокоенности, которой я в этом отношении достиг.

 

Всякая метафизика определяет свои границы. В теистической системе границей является Абсолют – человек не может преодолеть границу его трансцендентности. В буддизме границей познаваемости является нирвана: задавать вопрос о нирване некорректно. Таким образом, граница познания и тайна является важным принципом актуальной метафизики. Что это значит тайна как принцип метафизики? В частности это значит: для схватывания определенной идеи нужно работать с терминологическим кустом понятий и образов и не пытаться отвечать на вопросы, на которые нет ответа (например, на кантовские апории). Второй принцип вытекает из первого: следует стремиться к осознанию непротиворечивости разных метафизик на определенной ступени созерцательности. Это принцип внутреннего принятия фактора множественности разнофокусных метафизик. Примирение логически несовместимых позиций («ты прав и ты прав, и ты тоже прав») осуществляется при помощи процедуры снижения ценности данного дискурса и обращения к интуитивно более убедительной задаче (например, выходу из платоновской пещеры). Соответственно, третий принцип утверждает: у разных метафизик существует единодушие относительно императивности системы действий, ведущих к тому, что в разных традициях называют спасением, просветлением, реализацией илипробуждением. Метафизики, как правило, являются закодированными системами, и декодирование достигается тем же путем, что и разрешение коанов в дзен-буддизме, то есть побегом из лабиринта. Новое кодирование, которое может произойти в результате достигнутого полного или частичного освобождения от оков доминирующей метафизики, имеет, как правило, обязывающий характер для принявших новые правила игры, т.е. вступивших в новый лабиринт.

 

2

 

Я хотел бы рассмотреть два ракурса, два подхода к вопросу об актуальной метафизике. Один подход я предлагаю назвать натуралистическим, другой – спиритуалистическим. Если взять известную аллегорию Кареты, которую использовали многие восточные традиции, где части Кареты – Корпус, Лошади, Кучер и Хозяин – олицетворяют материальный, эмоциональный, интеллектуальный и интегральный (духовный) аспекты человека, то можно сказать, что натуралистический подход – это подход Кучера. Кучер знает, что значит хороший порядок в Корпусе Кареты, он умеет заботиться о Лошадях и разбирается в упряжке. Он знает Лошадей и Карету, но он не понимает Хозяина или понимает его на своем уровне. Он не понимает, почему иногда хозяин говорит: «Поехали в театр», иногда говорит: «Поехали в министерство», иногда он едет к любовнице, иногда едет просто на прогулку. Кучер этой логики не понимает, но он выполняет приказы хозяина, и этого достаточно.

 

Что касается подхода спиритуалистического, то это подход Хозяина Кареты, то есть моего высшего «Я». Мне легче говорить с точки зрения Кучера, потому что, во-первых, я сам понимаю, о чем говорю, во-вторых, вы меня поймете. А говорить с точки зрения Хозяина Кареты непросто, во-первых, потому что я с ним не каждый день общаюсь, во-вторых, есть еще такой момент, как языковые препятствия. Мне мешает язык, он не приспособлен для такого рода сложных вещей как интегральный подход. Есть еще один серьезный момент: дело в том, что существует много спиритуалистических метафизик. Это и Платон, Фома Аквинский, и Кант, и Ницше – есть очень много высокоумных людей, которые знают, где Бог, какой он из себя, где архангелы, ангелы, духи, как все между собой соотносится, какой народ избранный, какой народ похуже, кто в этом виноват и что делать. Необходимо быть пророком, чтобы говорить об этом по меньшей мере убедительно.

 

Итак, натуралистический подход. Давайте посмотрим на человека, какой он есть. У человека есть материальная основа – тело, нервная система, мозг – и некое содержание, которое эта основа воспринимает или производит. Греки эту материальную основу называли сома в отличие от психики, псюхе, то есть того, что они считали нематериальной сущностью человека. Такая материальная основа есть у людей, у животных и у компьютеров. Содержание в виде впечатлений и информации ложится на эту основу или исходит из нее и у человека, и у животных, и в компьютере. Это можно сравнить с преломлением света в кристалле или с зернами, которые попадают в землю и в ней прорастают. Зерна влияют на землю, земля влияет на зерна. Земля изменяется от того, что на ней посеяно, сорняки или злаки. Почва меняется, но происходит и обратное воздействие почвы на зерна. Мы меняемся от того, какое содержание, какие впечатления мы получаем. Компьютер тоже зависит от той информации, которую в него загружают. Растет память, усовершенствуются процессоры. Правда, люди и животные с течением времени меняются сами, а компьютер усовершенствуют конструкторы. Мы изобретаем новые компьютеры для более сложного или специализированного использования, учитывая содержание, с которым ему приходится работать. Итак, есть взаимозависимость материальной основы и содержания.

 

Теперь обратите внимание, что люди и животные обладают качеством, которого нет у компьютера. Это качество называется психизмом. Отсюда психические феномены: низший психизм у животных и у людей – чувствительность, инстинкты, стимулы-реакции, и высший психизм у некоторых людей – ясновидение, телекинез, левитация и другие подобные явления. Причем, своеобразным «высшим психизмом» обладают и люди, и высшие животные. Животные «чуют» многие вещи лучше, чем люди. А люди делятся на тех, у кого развит высший психизм и тех, у кого он не развит.

 

Впечатления, информация

 

Психизм

 

Природная основа

 

Как вы думаете, что представляет собой психизм? Может быть, это какая-то энергия? То есть вот здесь между материальной основой и квантами содержания – здесь возникает нечто, что захватывает и мой аппарат восприятия, и какие-то области рядом со мной и, что удивительно, также и отдаленные пространства. Те, кто занимается изучением нервной системы, говорят о каких-то альфа-лучах, тета-лучах и о передачи сигналов на большие расстояния. У компьютеров такого психического поля нет, но оно окружает людей и животных. Наличие такого поля у некоторых людей можно почувствовать без каких-либо приборов, но природу его мы все еще не знаем.

 

В этом поле психизма образуются интегральные психические сущности –«самости», или «я». Как такая самость образуется также никто не знает. Психолог М. Папуш считает, что самость возникает у ребенка в результате его реакции на суггестивные воздействия окружающих ребенка взрослых воспитателей. Возможно, Папуш прав, возможно также, что самость возникает как-то по-другому. Дело в том, что психизм человека с самого момента рождения имеет определенные индивидуальные черты, что дало Платону основание говорить о предсуществовании душ до их воплощения на земле. В даосизме такая «душа» представляется сгустком психической материи (ци). Буддизм же видит это скорее как передачу некоторого кода, определяющего дальнейшую конфигурацию физических и психических свойств. Во всяком случае человек не рождается tabula rasa – «чистой доской», на которой воспитатели могут писать все, что они захотят. Даже самые упорные «натуралисты» вынуждены признавать факт исторического накопления специфических признаков в психике людей, принадлежащих различным человеческим коллективам, и наличие у индивидуума некоей психологической «канвы», с которой воспитателям необходимо считаться.

 

Отметим: все, что люди называют духовными традициями, духовной работой, энергетикой, экстатикой – это различные конфигурации психизма. Духовная история человечества – это история психических эгрегоров. Все, что находится выше, остается для натуралистического подхода областью догадок и умозрений.

 

Натуралистический подход связан с природными феноменами: с материальной основой в виде тела или нервной системы и с определенным содержанием, с которым эта основа взаимодействует. Подход этот обладает для нас известной очевидностью. К сожалению, он нас далеко не всегда удовлетворяет: у нас нет объяснения для феномена психизма и природы самости. Кроме того, мы очень мало знаем о качествах психических полей и порожденных этими полями самостей. И содержание – «психическая пища» наших самостей – тоже может быть качественно разным, а это дает основание к размышлению об иерархии видов психизма.

 

Пойдем далее и скажем, что наше «социальная», «спящая», «непросветленная» самость (недочеловек) отличается от нашего высшего «Я» (сверхчеловек), которое строится из преображенной природной основы и сверхприродного содержания. Напротив, «наше «эго» (псевдочеловек)[1] осуществляет «поведение» человека в соответствии с нормами, лежащими в суперэго», т.е. в том наборе «норм, которым человек может/должен следовать в своем поведении» (М. Папуш).

 

Обратим также внимание на то, что психизм и порождаемая в его пространстве самость не могут быть нами «высвечены» и «схвачены» сами по себе, «в своем бытии», потому что они находятся на границе нашего опыта и потому, что они уникальны, а «высвечивание» и «схватывание» происходит через язык, убивающий индивидуальное, например мою боль, вину и тревогу, и оставляющий боль, вину и тревогу вообще. Психизм непознаваем и неописуем по двум причинам: отсутствие опыта его восприятия «как целого», то есть как объекта восприятия (субъект и объект в нем неотделимы) и – непригодность языка как средства описания этого ускользающего явления. Его неуловимость тревожит нас, потому что именно в этой сфере происходит все наиболее важное в жизни человека и человеческого общества.

 

Мы воспринимает иерархию качественных уровней психизма как иерархию «Состояний», где под Состоянием понимается относительно устойчивая характеристика качества жизни (уровень субъектно-объектного взаимодействия). Так мы говорим о Состояниях подавленности и эйфории, прекрасно зная, как они между собой различаются, между тем как у нас часто нет нужных слов для характеристик психических полей. Кроме того, «Состояние», сколько бы его ни определяли (замещали другими словами) и ни встраивали в ту или иную иерархию (вписывали в смысловую конструкцию), все же несет в себе непосредственность живого человеческого переживания.

 

Мы пробуем сейчас разобраться с нашим хозяйством, отталкиваясь от очевидностей натурального ряда, то есть с позиции Кучера, который видит то, что «внизу» и хочет заглянуть «наверх», не имея для этого нужных инструментов.

 

Таков натуралистический подход.

 

3

 

Неуловимая область психизма имеет свою верхнюю и нижнюю границы, за которыми расположены области транспсихизма – об этом сохранились многочисленные свидетельства транскосмических путешественников из разных эпох и традиций, сумевших эту границу преодолеть. Выход из ограниченной области психизма обозначался в различных языках как освобождение, просветление, пробуждение, спасение, реализация, воскресение, мокша. Соответственно, и области транспсихического получали в разных традициях различные наименования: Элизий, Небо, Царство Небесное, Сухвати, а с другой стороны: Гадес, Ад, Шеол, Шаданакар и пр. Выход из области психизма становился возможным в результате транспсихических вихрей, подхватывавших и уносивших некоторое количество душ в обозначенных области. Замечено, что прорывы границ областей психизма и транспсихического происходили в истории с некоторой периодичностью, после чего границы между этими областями оказывались на долгие века запечатанными.

 

Понятия, сформировавшиеся в результате опытов транспсихических путешествий, как правило, сохранялись в языке после того, как заканчивались периоды прорывов, однако они описывали сугубо психологические явления, так как реалии транспсихического опыта были уже недоступны. Тем не менее эти описания продолжали претендовать на транспсихический статус.

 

Известно, что в гностических учениях, возникших в первые христианские века, проводилось четкое разделение людей на пневматиков и психиков, разница между которыми состояла в том, что первые имели непосредственный транспсихический опыт, а вторые реконструировали его в области психического из сообщения первых. Вторичное опосредованное переживание транспсихических реалий, то есть переживание их через идею или образ, является характерным содержанием длительных периодов духовной стагнации, сменявших бурные периоды транспсихических выплесков.

 

4

 

Я перехожу к спиритуалистическому подходу. Здесь понимание не ползет «снизу вверх», как это видится Кучеру в нашей аллегории Кареты, а спускается «сверху вниз». Спиритуалистический подход инициируется не Кучером, а Хозяином, который видит и понимает значительно больше, чем Кучер. При таком подходе речь обычно идет о целой иерархии Хозяев, обладающих знанием тех вещей, относительно которых мы до сих пор испытывали затруднения. Здесь с нами говорят с позиции недоступного нам опыта, но говорят на языке, который нас смущает не менее, чем язык, используемый «натуралистами». Обычный человек этот язык не понимает и не может понять, а если «понимает», то с помощью самых грубых аналогий.

 

«Спиритуалисты» используют аллегорический язык сказок, притч, легенд, мифов, иногда просто жестов, мимики, а нередко превращают свою собственную жизнь (и смерть) в урок для своих последователей. Но прежде всего декодирование спиритуалистических метафизик у обычного человека упирается в отсутствие соответствующего опыта переживаний тех высших реалий, которые составляют ключ всей системы. Система, как уже говорилась, выстраивается «сверху» и спиритуалистический подход может быть представлен аллегориями Пирамиды и Горы. Это пирамида или гора великой монотеистической традиции трех западных религий. Я нарисую кабалистическую схему, в которой многие из вас прекрасно разбираются.

 

АБСОЛЮТ

 

Сфироты

 

· Йехида

 

(сокровенная точка соприкосновения души с Абсолютом)

 

· Хайя

 

(проявления сил сфирот в мире излучения)

 

· Нешама

 

(мир творения)

 

· Руах

 

(мир созидания)

 

· Нефеш

 

(проблески высшего сознания в мире действия)

 

· Животная душа

 

· Материя

 

Наверху Абсолют – вершина пирамиды. Дальше идут 10 сефир и т.д. Каббала утверждает, что животные души Абсолют создал предпоследними, потому что последними он создал наши физические тела.

 

Что мы можем к этому добавить? Мы можем сказать, что мы – продукт этой традиции, нам с вами от нее не отвертеться. Наш русский язык, наш английский, наш французский выплавлены в горниле этой традиции. Монотеистическая традиция сидит в нас глубоко и основательно. Сколько тысяч лет эта традиция разрабатывалась, сколько было по поводу нее сказано и написано, столько людей было побито камнями за то, что они эту традицию утверждали, и столько же было предано анафеме, сожжено и повешено умных талантливых людей – тех, кто отходил от этой традиции или слишком свободно ее истолковывал. При всем видимом триумфе этой традиции подспудно она все более разъедается противоборствующими тенденциями, стремящимися к освобождению от нее.

 

5

 

После краткого обзора этих двух альтернативных подходов я хочу прочитать вам, что пишет обо мне одна девушка. Я наткнулся в Интернете на запаси Надежды Локтевой. Надежда Локтева пишет:

 

«Не надо говорить о Боге, – сказал нам Аркадий на одном из первых занятий. – Не надо молитв, обрядов; не надо мечтать о рае, и Царстве Божием. Вы еще не можете понять, что это такое». Далее она пишет: «Пока мы должны были развить в себе, можно так сказать, «орган, которым верят», некое «мистическое сердце» в середине груди, способное к переживанию «высоких Состояний». «Пробуждение – это обретение высокого Состояния, – говорил Аркадий в лекции, опубликованной на одном из веб-сайтов. – Я думаю, что во всех религиях, во всех духовных путях речь идет о высоких Состояниях. Больше ни о чем. А все догматические отличия христиан от мусульман, мусульман от индусов, индусов от кришнаитов… Все духовные направления отличаются либо этническим культурным багажом, либо догматикой, либо чем-то умственным. Либо этническим, либо умственным, но все они стремятся к высокому Состоянию. …Для меня высокое Состояние и есть эквивалент пробужденности» (Аркадий Ровнер. Лекция на первом из «Гурджиевских вечеров»).

 

Наташа Локтева продолжает: «Я сказала бы теперь, что это, в сущности, взгляд человека, который не только полагает себя выше всех религий, но и вовсе не верит в Бога или в то, что Ему есть дело до людей. Согласиться с процитированными словами можно лишь по одному пункту: переживание благодати, молитвы, глубокое и искреннее покаяние действительно можно назвать «высокими Состояниями», но в том-то и дело, что для христианина все эти Состояния значимы лишь как переживание предстояния Богу (как в браке все-таки главное – другой человек, а не то удовольствие, которое можно получить в близости с ним)».

 

У меня есть продолжение этого замечательного текста. Он интересен тем, что типичен.

 

«Жизнь во Христе есть путь, который должен привести к трансформации. Но этот путь не всегда сопровождается ясным переживанием того, что все происходит правильно. Никаких особых Состояний ты можешь не испытывать, занимаясь рутинной работой, послушанием в монастыре, на подворье, работая, молясь и участвуя в таинствах».

 

Однако достаточно. Давайте подумаем, что здесь происходит. Здесь происходит следующее: Надежда интерпретирует слово «Состояние» как переживание, удовольствие. Но Состояние – это не только мое переживание, это переживание определенного содержания, в том числе и «предстояния Богу».

 

Состояние – это и переживание, и содержание переживания. И содержанием переживания может быть и «жизнь во Христе» и единение с Аллахом, и единение с Кришной и многое другое. Содержание плюрально. И мы с вами свободны выбрать то, что нам больше нравится. Мы можем быть плюралистами или сингуляристами, если это что-нибудь меняет в существе такого выбора.

 

Надежда Локтева славная девушка. В России она – православная христианка. В Риме она была бы католичкой. В Багдаде она была бы суниткой, а в Тегеране — шииткой. Почему? А потому что кроме психизма отдельного человека существуют еще психические эгрегоры. Они возникают, когда собираются двое, трое, две тысячи, два миллиона людей и создают общую интегральную сущность. И этот эгрегор затягивает Надежду в себя, потому что в России так много прекрасных православных хромов, икон и книг. А в Тегеране так много персов, и почти все они шииты. А она слабый человек… Таких людей большинство, сделавших выбор, диктуемый местным эгрегором. В данном случае это православие, великая древняя традиция, которая многому может научить. Но в случае Надежды Локтевой православие – это путь, который «не всегда сопровождается ясным переживанием того, что все происходит правильно». Более того, Надежда считает, что «занимаясь рутинной работой, послушанием в монастыре, на подворье, работая, молясь и участвуя в таинствах», человек может «никаких особых Состояний не испытывать». Что же тогда остается от православия – один слепой ритуал? Какая же это молитва, какие это таинства при погашенном сердце? Что такое человек без веры, надежды и любви? Я не думаю, что православие этому учит. Никакая религия этому не учит.

 

Анатолий: У меня есть немного другая интерпретация. Что касается метафизики. Она несколько более конкретна. С моей точки зрения, метафизика для человека является очевидной истиной.

 

А.Р.: Важное замечание.

 

Анатолий: Если, скажем, человек включен в структуру церкви, секты, технологической школы, профессиональной группы, то в силу определенных причин для человека некоторые вещи становятся самоочевидными. В социуме существует механизм опознавания. Говорят – человек тебя сразу понял. И если мы говорим об индикаторе, то по тому, что человеку кажется очевидным и истинным, можно сказать об уровне его актуальной, конкретной метафизики.

 

А.Р.: Спасибо, Анатолий, вы прекрасно развили этот тезис.

 

Анатолий: Вот очень хороший пример: ребенка подвели к бенгальскому белому тигру в зоопарке и спросили: «Это что?» Он махнул рукой и сказал: «Это зебра». Это нормальный уровень ребенка. Но если бы другим показать, что является для них такой непреложной истиной, они бы перестали смеяться. Когда человек попадает в организованную структуру, скажем, в православную или католическую церковь, в силу того, что то, что он получил, превышает его жалкие способности, для него это становится ментальным идолом. И он начинает на него молиться.

 

А.Р.: Это ценные замечания, которые прекрасно вплетаются в нашу общую борьбу с хаосом. Действительно, те очевидности, те истины, на которые опираются метафизики, недоказуемы, они интуитивно понятны. Но у людей разные очевидности. Поэтому мы с вами, говоря о метафизике, входим в область, где одному понятно одно, а другим приятно другое.

 

Пару дней назад, просматривая книгу Головина, я прочитал: «До 10 лет каждый ребенок язычник». А Тертуллиан во втором веке писал: «Душа человека – христианка». Кому мне верить: Тертуллиану или Головину? Христианка душа человека или она язычница, а потом ее заставляют быть христианкой или мусульманкой?

 

Реплика: В психологии вопрос о душе задавать нельзя. Это запрещенный вопрос.

 

А.Р.: Конечно. Тем не менее я еще раз фиксирую множественность метафизик как проблему, перед которой мы стоим.

 

6

 

Однако пойдем дальше. Мы поговорили о метафизике натуралистической и метафизике спиритуалистической и обсудили феномен инертных эгрегоров, превращаемых несамостоятельными людьми в ментальных идолов. Давайте еще раз взглянем на монотеистическую метафизику евреев, христиан и мусульман, в истоке которой стоит почитаемая этими тремя религиями фигура Авраама. Опыт Авраама дал ему убедительнейшие основания для единобожия, и это было утверждением не исключительности, а универсальности его веры. Это был не особый бог, а высочайший принцип, который лег в основание трех великих религий Запада. Однако каждая из названных религий оттеняет особый аспект этого принципа: в иудаизме универсальный Бог избирает евреев и ставит их над всеми другими народами, в христианстве Бог делает Иисуса, сына Марии, своим Сыном, и избранными оказываются поверившие в Сына, а в мусульманстве Аллах диктует поэту Мухаммеду книгу пророчеств и объявляет эти пророчества последними, а избранный народ следует за Мухаммедом.

 

Аврамические религии «спускаются вниз» через откровения, их несут особые люди, наделенные недосягаемым для простых смертных мистическим опытом. Но оказавшись «внизу» эти откровения тяжелеют и обрастают суевериями и кривотолками, а каждая из трех религии выделяет особый класс людей, призванных сохранять традицию от искажений. Однако расхождения между религиями усиливаются, а спектр толкований внутри каждой религии растет, чему способствует знакомство толкователей с иноземными традициями. В случае монотеизма это прежде всего влияния Вавилона, Египта и особенно Греции, где интеллектуальная культура задушила местные мистические культы. Под влиянием греческой философии в трех религиях сформировались очаги противостояния отяжелевшим конструкциям монотеизма.

 

Авиценна (Ибн Сина) жил в туркестанской Бухаре в XI веке, а Аверроэс (Ибн Рушд) жил в Кордове в XII веке. Оба были последователями грека Аристотеля и реформаторами ислама. Для Авиценны мир является произведением божественного разума и сотворен из не из ничего, а из материи. Аверроэс к этому добавил: все формы (универсальные формы мира) потенциально содержатся в вечной материи. Согласно Аверроэсу, существует два вида человеческого разума: активный и пассивный. Пассивный связан с индивидуальными чувственными представлениями, активный – всеобщий (общечеловеческий и в этом смысле надличностный) и вечный. Высшая и чистая истина философии в религии проявляется в чувственных образах, что делает ее доступной для необразованных людей. Полная истина – истина философская. Так возникла теория двойственной истины, которая отделяла (освобождала) философию от религии. Сравним это с утверждением Фомы Аквинского о том, что над царством философии возвышается царство богословия, в которое нельзя проникнуть естественной силой мышления – это область истин сверхъестественных, данных откровением, поэтому философия должна служить богословию.

 

Споры защитников сверхъестественных истин и их оппонентов, сторонников высокой и чистой истины философии, растянулись на долгие столетия, а фокус разногласий постоянно смещался. С течением времени аврамическая традиция вынуждена была уступать свои позиции философскому рационализму. В XVIIIвеке Иммануил Кант поставил точки над i, выдвинув идею четырех неразрешимых противоречий (апорий): мир конечен и мир бесконечен, Бог есть и Бога нет, существует свобода воли и все детерминировано и – есть смерть и душа бессмертна. Канту принадлежат слова: «Человек ни в коем случае не нуждается … в религии, но он полностью самодостаточен…» («Религия как часть чистого разума», стр. 584). Человек, однако, далеко не полностью самодостаточен: он является множеством в ряду множеств, он так плотно вставлен в метасистему мироздания и погружен в такой неодолимый сон, что никакой гром и никакие системы не в силах его пробудить. А для пробужденного человека, очевидно, не нужна ни религия, ни философия.

 

7

 

Далее мы взглянем на метафизики трех наших современников: Евгения Головина, Гейдара Джемаля и Юрия Мамлеева.

 

Герой Головина – это конвульсирующий интеллектуал. Он не приемлет монотеизм, задыхается в его гнилых испарениях. В своих эссе он создает гремучую смесь из стоицизма, неоплатонизма и средневекового герметизма. Он утверждает, что настоящей религией была религия слияния с живой природой, с оргаистическими богами европейской античности. Отворачиваясь он ненавистной духовной вертикали, он хочет воскресить легендарную древнюю Элладу, населенную фавнами, кентаврами и лапифами, оглашаемую экстатическими криками участников дионисийских, орфических и прочих мистерий. Этот романтизм Головин подкрепляет стихами французских поэтов, цитатами из греческих и римских авторов и средневековых алхимиков. Я цитирую Головина: «Упоение иудео-христиан – подъем по заповеданной тропе либо с помощью мистической практики, либо усилиями аскезы и добродетели, – это не годится для человека, желающего стать свободным индивидуумом»[2]. Свобода имеет для Головина особый смысл, наиболее полно она проявляется в оргаистическом слиянии с древними богами, и нет ничего выше этого восторга и этого слияния.

 

Согласно Джемалю, который переосмысливает монотеистическую схему, существует три мира. Первый – мир инертной реальности. Второй – это пирамида немотивированного позитивного духа, то есть духовная пирамида монотеизма. Эта пирамида бездуховна и в ней господствует вселенский произвол Абсолюта. И наконец есть третий мир – мир Иного. Я цитирую Джемаля из «Ориентации – Север»: «Реальность есть поток инерции… Позитивная духовность есть самая сущность тотального сна. Позитивный дух поистине антидуховен с точки зрения перспективы пробуждения…» Но «сквозь реальность дует иной ветер, не поднимающий волн. Этот ветер вне реальности, ветер проходящий сквозь реальность без контакта, ветер Иного. Ветер Иного есть ветер проблемы. Это проблема пробуждения, как реализации чистой невозможности»[3]. Метафизика Джемаля по существу не вступает в противоречие с монотеизмом, но декларирует «в глубине» Абсолюта или «за» Абсолютом особую трансцендирующую Его реальность. Примерно то же самое делали гностики II-IIIвеков? Они утверждали, что бог иудеев – это страстный дурно мотивированный и бездуховный бог, который к настоящему Богу, образ которого он узурпировал, не имеет никакого отношения. Подобным образом Гейдар Джемаль надстроил над пирамидой монотеизма еще один, более высокий уровень. Нельзя не посочувствовать Джемалю: ему действительно тяжело в пирамиде монотеизма. Хочется, чтобы ветер Иного продул всю эту пирамиду бездуховной духовности. Как и в случае с Головиным здесь очень много эмоций, но отрицание инертного монотеизма принимает у него форму новой и более просторной пирамиды «с перспективой пробуждения», как будто эта перспектива зависит от того, в какой комнате человек спит.

 

Мамлеев с самого начала знает, что «истинная Традиция всегда должна выходить за свои пределы»[4]. Пределом монотеизма является Абсолют. Но что означает выйти за пределы Абсолюта? – спрашивает Мамлеев. Это также означает выход за пределы Божественного Ничто, в котором Абсолют находится в своем потенциальном Состоянии. За пределом Абсолюта и Ничто находится «истинная Тьма, истинный Океан, который окружает реальность». Путь в эту истинную трансцендентную Тьму, или Бездну лежит через выход из Целого, или из Абсолюта на Периферию Бытия посредством опоры на принцип «вечной лишенности». Этот путь, по Мамлееву, ведет к особому «посвящению Бездной», к утилизации (Мамлеев использует слово «позитивация») зла и смерти как «щелей в Бездну». Вышедший, становится «существом Бездны», и «становится больше Бога, оставаясь им».

 

Нельзя не заметить сходства метафизик Головина, Джемаля и Мамлеева, сходства прежде всего в том, от чего все трое отталкиваются. Но дальше начинается расхождение. В то время как Головин, делая акцент на бытийном элементе, конструирует мифическую страну экстатических карибантов, алхимиков и поэтов, Джемаль и Мамлеев рисуют базовую реальность за пределами пирамиды монотеизма. В этом мире «чистой невозможности» «Иное» Джемаля оборачивается «истинной Бездной» Мамлеева.

 

Заметим, что работой христианства было создание «ступеньки» – Посредника между трансцендентным Богом и человеком, а у Джемаля и Мамлеева обратное движение: для них монотеистический Абсолют недостаточно трансцендентен, и они конструируют новый «истинный» уровень трансцендентности, возвышающийся над Абсолютом. Одну высокую идею они замещают другой еще более высокой. Напротив, у Головина мы видим попытку преодоления однобокости рационалистических метафизик за счет обращения к бытийному началу: вместо бездуховной пирамиды Абсолюта и возвышающихся над ним «Бездн» он приводит к своему читателю компанию экстатических природно-бытийных «богов», поэтов и мистиков весело пляшущих на интеллектуальных надгробьях своих друзей.

 

8

 

Итак, что нам делать с этими разношерстными, хотя и скроенными по известным образцам метафизиками? А также с великими метафизиками Египта, Месопотамии, Греции, Китая, Индии и Европы? Принять их все вместе или выделить из них одну самую истинную? Опираясь на какие критерии? Давайте для начала обратимся к критериям.

 

Напомню вопрос, который стоит в заголовке этого текста: «Актуальная метафизика». Актуальная метафизика – т.е. современная, интересная, востребованная – может заниматься разными вещами. Такая метафизика может заниматься разработкой инертной метафизики, как это делают бл. Августин и Фома Аквинский. Она может быть инструментом освобождения от инертной метафизики своего времени, как, например, в случаях Галилея, стоявшего в начале нарождающейся научной парадигмы, и Ницше, бросившего вызов европейскому монотеизму. Актуальная метафизика может быть попыткой реставрации или синтеза нескольких метафизик – это делают гностики. Она может быть синкретической, т.е. сплавленной из различных элементов классических и неклассических метафизик. Мне кажется, чтобы быть актуальной, она должна соединять в себе и натуралистический, и спиритуалистический элементы, о которых я говорил вначале. Она должна быть также на границе высказываемости и невозможности высказаться, то есть она должна знать свои пределы.

 

Для меня очевидно, что человек не должен быть поглощен инертным эгрегором, не должен принимать метафизику, навязанную эпохой, местом рождения и проживания. Каждый человек в идеале должен быть творцом своей метафизики. Однако может ли духовная жизнь человека не западать в готовую колею инертной метафизики? Такие героические личности как Авиценна, Галилей и Ницше пошли против инерции, которая их окружала. Другие использовали силу инерции, чтобы одолеть инерцию. Зададим вопрос: как это сделать? Как не быть захваченным, подобно Надежде Локтевой, метафизикой массовой религии? Ведь христианство, как и любая другая великая религия, несет в себе возможности разного уровня: от идеологического христианства наших дней до Дионисия Ареопагита, Мастера Экхарта и Григория Паламы. Но можем ли мы задержаться перед лицом доминантной программы? Можем ли мы сделать это Состояние задержки устойчивым, причем не в покое, а в динамике? Можем ли мы быть устойчивыми, будучи изменчивыми в изменяющейся среде?

 

Давайте представим себе изменяющегося субъекта, который испытывает гравитацию дюжины эгрегоров. Может ли он, будучи изменчивым, то есть нестабильным, создать собственное устойчивое поле сбалансированной свободы и незаинтересованного созерцания? Задача непростая. Обладает ли он достаточной субстанциональностью для такого действия?

 

Может, при условии сознательного дифференцирования себя от доминантных эгрегоров и навязанных ими картин мира и моделей поведения. Человек может выбрать созерцательную позицию, при которой он не будет вовлекаться ни в одну из навязываемых ему систем мировосприятия. Он может создать вертикальную альтернативу этим горизонтальным метафизикам – насыщенную качественную среду, устойчивое поле созерцания, способное избежать заземления и духовной капитуляции.

 

Вы помните Раману Махарши с его вичарой? Согласно Рамане Махарши, кратчайший путь к Реальности состоит в постоянном вопрошании: «Кто есть Я?». Но не надо отвечать на этот вопрос. Это медитация, а не интеллектуальный процедура, и здесь важно само вопрошание, а не ответ. Можете ли вы создать аналогичное поле вопрошания и нести в себе проблему? Ваш полет должен быть свободным. Почему вам обязательно надо отвечать на вопрос: есть Бог или нет Бога, конечна или бесконечна Вселенная, прав Коперник или прав Птолемей? Пусть будет полнота переживания конкретной проблемы без фиксации ее в форме окаменелых понятий, полнота переживания собственной жизни и жизни Вселенной. Как много людей, которые хотят тут же удовлетворить свое желание иметь или знать! Тотчас же подавай мне автомобиль или миллион евро! Или: дайте мне готовые идеалы и готовую метафизику! Образ мира многозначен. Он живет и пульсирует внутри вас и будит множество противоречивых догадок. Ответы приходят из Состояния спокойного переживания метафизической глубины.

 

Эти ответы можно также назвать бытийными эйдосами. Бытийный эйдос может быть облечен в различные одежды. Это и буддийская дхарма во всей ее многозначности, это и то, что Рене Генон называл Традицией (ибо Традиция это и поток, и содержание потока), а Антонин Арто — принципом или основой. Эйдетика (от греч. еidos – идея, образ) – это учение, которое говорит нам об идеальных формах. С другой стороны, реальность дается нам в единичности наших переживаний и в их совокупности, проявленной в нашей судьбе. Эмпирика требует, чтобы мы выбирали одно из множества: одну истину, одного бога. Но реальность сложнее и богаче, она неуловимая, изменчивая, живая, и условием ее постижения является эйдетическое постижение и бытийный опыт – интуиция бытия и эйдоса в их взаимосочетании.

 

Истина уходит от запечатывания в формуле, от жесткой фиксации. Мы запечатываем реальность в формулу для того, чтобы на следующем шаге от этой формулы отказаться. Истина – это тайна. Надо бережно относиться к тайне, полюбить тайну. По существу, эйдетическая сущность – это сущность неразоблаченная. Разоблаченная Изида – это профаническая Изида. Разгласи тайну, и она потеряет смысл.

 

9

 

Подытоживая несколько затянувшуюся линию рассуждений, я хотел бы разделить людей на творцов, реформаторов и потребителей метафизик. Каждая группа имеет свои уникальные права и возможности.

 

Если вы выбрали готовую и «для вас созданную» метафизику, и она вас приняла, то пусть это хотя бы происходит осознанно, пусть вы не будете листком, уносимым потоком, пусть вы знаете, куда вас несет. Отдавайте себе отчет, что вы прописаны в определенной метафизике с определенным набором очевидностей. Сделайте шаг и коснитесь тех тонких очевидностей, на которые опирается ваше существование в данной традиции. Проверьте, насколько они действительно очевидны в вашем конкретном случае. Если вы христиане, не будьте инертными христианами, не спите, как спали апостолы, когда нужно было бодрствовать. То же может быть сказано относительно других метафизик и религий.

 

Идея, которая мне кажется плодотворной, – это уже упомянутая идея сплава бытия и эйдоса. Спросим себя: что такое «бытие»? Несмотря на то, что «бытие» – это что, а «Состояние» – это какое, я вижу внутреннее тождество этих двух понятий. Для меня важен аспект качества, который несет в себе понятие «Состояние», а также дополнительные значения со-единения, со-гласованности, связи, хоровода, которые я читаю в этом слове. У этих двух понятий – «бытие» и «Состояние» – общая сердцевина: оба они описывают реальность, но только в двух ее ипостасях — в «чтокости» и «такости». Оба эти понятия могут иметь разные степени: они могут относиться и к природному, и к божественному планам, то есть проявлять себя как природные, так и как сверхприродные категории.

 

«Бытие» содержит в себе возможность рефлексии самого себя и проникновения в собственную сущность (эйдос). Эта та рефлексия, о которой мы говорили в начале, иллюстрируя ее рефлексией света от поверхности воды или зерном, которое принимает почва. В человеческом опыте эта рефлексия становится отдельной самостоятельной функцией. Человек воспринимает не только отдельные явления, но и сущности (эйдосы). Поднимаясь по лестнице эйдосов, на самом верху мы приходим к точке, где создаются предельные и запредельные доктрины реальности.

 

Мы с вами увидели натуралистические метафизики, в которых реальность строилась «снизу», от «природной основы», и спиритуалистические, спускаемые «сверху». Все эти метафизики есть проявление заложенной в «бытии» способности рефлектировать себя самое и полагать свои собственные эйдосы.

 

Но бытие – это неисчерпаемая глубина, а эйдосы – лишь идея такой глубины. Мы останавливаемся на идее и теряем почву – нас больше нет, есть одна лишь идея. Можем ли мы восстановить целостные живые отношения с миром? Инициировать движение от знания к полноте переживания, к соединению разорванного рефлексией человека.

 

Запад сделал свой выбор: он отвернулся от бытийности к эйдосам, но эйдосы — это не реальность, это только знаки реальности. Можем ли мы совершить новый разворот к бытийной полноте? Очевидно, у нас нет иного выбора.

 

Но в какой метафизике нуждается спящий человек? В той, которая оправдывает его сон. Спящий человек твердо держится метафизики, вложенной в него доминирующим эгрегором. Он – сингулярист, его метафизика – исключительная и «истинная», все иные метафизики им с негодованием отвергаются. Истина для него одна.

 

Спящий человек широкого кругозора, знакомый с иными культурными эгрегорами, воспринимает свою метафизику как предпочтительную и терпимо относится к иным метафизикам. Он – плюралист, для него существует множество истин, но по каким-то интимным мотивам он отдает предпочтение одной.

 

Просвещенный спящий человек, способный на еще большую отстраненность от диктата локального эгрегора, может заниматься сравнением и переводом смыслов. Он говорит: у иудаистов это так, а у буддистов это по-иному.

 

Полупроснувшийся просвещенный человек поднялся до созерцания общего зерна Реальности. Он также может созерцать общий корень, ствол, ветви, цветы и плоды Реальности. Он может видеть их в «бытии» Парменида, в «нусе» Анаксагора, в эйдосах Платона, в формах Аристотеля в Субстанции Спинозы, в Абсолютном духе Гегеля, в Атмане индуистов или в чем-нибудь еще. Некоторые, как, например, Головин, видят его в бытийном буйстве в противовес эйдетической засухе Гейдара Джемаля и Юрия Мамлеева.

 

Наконец, на более высоком уровне человек просыпается для осознания собственной судьбы, то есть для обретения истинного «Я» и осуществления определенной миссии в диапазоне человеческого или космического масштаба. В этом Состоянии человеку едва ли нужна метафизика в том значении, которое я ей дал в начале этого текста: метафизика как система понятий о мире и человеке и как учение о сверхчувственных принципах бытия. Сверхчувственное здесь становится данностью духовного опыта, не опосредованного понятийными системами.