ПЬЕР ШАФФЕР — СЕССИЯ ДВИЖЕНИЙ

Из книги «Старик и дети своего времени»

 

Для тех, кто не получает ответов, поскольку больше не задает вопросов, продолжают существовать Движения.

 

Эти Движения смогли объединить группы разного стандарта в более широкие и в каком-то смысле, более открытые группы. В них необходимые для Работы качества также значительно разнились. Постоянно растущее число интересующихся потребовало создавать еще большее количество групп, классов, курсов для новеньких. Существующие группы Движений можно разделить на два типа, отражающих также и разделение внутри самой «работы».

 

Все дело в том, что Движения настолько удовлетворяюще действовали на некоторых людей после обретения ими внутренней стабильности (многие из них даже и не подозревали о существовании Гурджиева и о том, что Движения являются аспектом большего учения), что такие люди сбегались толпами, чтобы принять участие в классах, ходили довольно стабильно и занимались подозрительно упорно — первое время. Своим усердием они напоминали мне два на первый взгляд разных типа людей: с одной стороны — монашек-новичков, с другой — команду регбистов.

 

Но могли ли такие группы отражать истинное намерение Гурджиева? Неужели он затевал все это ради самих выступающих, организуя, манипулируя и отбирая, своим зорким глазом, самых лучших? Лучших — в чем?

 

Любое описание, сколь разумным оно бы ни казалось, не может описать, что же такое эти Движения.

 

Я могу сказать, что благодаря движениям в наших двигательных центрах происходила работа необычайной точности, внутри функционирования наших мышц происходила очень полезная дифференциация, и мы смогли достичь глубокого проникновения в понимание работы собственных тел. Чем более непосильной была работа в движении, тем больше была возможность укрепить управление и мастерство владения каждым аспектом координации. Как только «машина» могла работать сама по себе, упражнение усложнялось до степени, абсолютно невозможной для постижения новичком, готовым сдаться и полностью подчиненным радости только что достигнутого баланса. Как правило, интеллектуальный центр начинал отвечать на возрастающую интенсивность и сложность движения первым, за ним следовал ответ эмоционального центра. Иногда они отзывались вместе.

 

Как я могу объяснить это тому, кто никогда не имел опыта Движений? Какой ценностью для внешнего наблюдателя могут обладать все эти усилия людей делать ассиметричные движения руками и ногами, одновременно совершать все более и болеесложные арифметические вычисления в уме; людей, которым, кроме всего прочего, было велено выполнять все это « с религиозным настроем »?

 

Что за вздор? Какая религия? Чтобы прийти, недостаточно было просто подняться из метро, необходимо было, прежде всего, выйти из своего собственного, узкого личного тоннеля. Для тех, кто стремился к наиболее интимной, глубоко прочувствованной физической координации, кто искренне старался не выбиваться из ритма и шагов, совершая при этом в уме математические вычисления, дополнительная команда делать все это в «религиозном духе» не вызывало никакого непонимания.

 

«А сейчас повторяйте «Господи, помилуй» «, — говорил Гурджиев. Послушные, мы в один голос громко говорили «Господи, помилуй». «Вы недостаточно громко кричите!»

 

Среди нас были верующие, для которых эти слова несли реальный смысл; они были удивлены такой гимнастической молитвой. Сначала они должны были делать физическое усилие, затем -умственное, и лишь в последнюю очередь привнести эмоции. Таким людям казалось, что они должны делать духовное упражнение в противоположной последовательности — они так привыкли. К тому же здесь не было ни удобных подушек, ни внешнего блеска, ни хрусталя, ни мягкой музыки. К напряженной среднеазиатской музыке здесь было добавлено преувеличенно ясное фортепианное звучание (настроенное на увеличенную секунду) — такое не всем по вкусу!

 

Мышцы зажимались, как только руке нужно было принять необходимую позицию, расслаблялись вновь, когда движения должны были делать ноги, одновременно мы производили счет в уме. Каждый из нас делал свою комбинацию танца — свой канон -нужно было стараться не нарушать ровности рядов и линий. Никто не мог подсмотреть или скопировать впереди стоящего, а любая ошибка выбивала из рядов и линий не только тебя, но и весь твой блок или сразу всех сорока двух выступающих. Вдобавок ко всему этому, по команде стеснительность и страхи должны были быть отброшены: нужно было громко произнести «Господи, помилуй!».

 

Здесь не было места удрученности или ложному экстазу. Иногда, если Движение шло нормально: если, например, практикование Движения 27 достигало требуемого стандарта, становилось возможным уловить проблеск Цели — совместного освобождения от механистичности, и управление машиной, которая в данный момент находится полностью под контролем. Дух, которому теперь служило тело, достигало более высоких сфер опыта, но это было абсолютно непохоже на ощущение, что ты куда-то переносишься или возносишься. Скорее это напоминало чувство после восхождения на с трудом завоеванную высоту, которая должна была быть быстро оставлена из-за головокружения. Это был опыт сверх-усилия человека, который бежит с необыкновенной для него самого скоростью, чтобы спасти свою шкуру. Когда Гурджиев присутствовал на занятии, он продолжал добавлять новые и новые элементы, придумывал новые, и никогда, никогда не давал нам время перевести дыхание.

 

Он проходил между нами, выравнивая ряд здесь, поправляя осанку там, исправляя позицию руки или ноги и переходя затем к следующему ряду, обучая его новой последовательности так, чтобы, когда все вместе снова начнут делать Движение, рисунок танца будет переходить от ряда к ряду, как волна.

 

Он говорил: «Никогда не беспокойтесь о вашем теле. Только ваше состояние имеет значение. Вы — ничто иное, как просто иероглифы неистощимого языка, которым я буду продолжать говорить через вас и чьи секреты я буду охранять своей жизнью. Несмотря на то, что вы можете быть неуклюжими, медлительными или безжизненными, продолжайте, записывайте, записывайте своими мышцами, своими умами и, если возможно, своими сердцами. Это тексты, которые должны быть дешифрованы только изнутри; только те, кто передают их, могут понимать их. Вы — живые шифры».

 

Некоторые из инструкторов были совершенно выдающимися; девушки оказывались более одаренными в преподавании. Они записывали танцы-иероглифы маленькими диаграммами.

 

Периодически устраивались коллективные представления. Иногда Гурджиев, следуя своему неудержимому юмору, одел нас всех в турецкие костюмы. Это нужно было видеть! В такие моменты различного рода недопонимания среди зрителей лишь повышали накал. Любопытствующие, для кого была наиболее важна эстетическая сторона представления, разочарованно удалялись; другие зрители, меньшие снобы, иногда могли догадаться, что перед ними происходит что-то очень важное, несмотря на маскарадный вид выступающих. Что же касается самого «кордебалета», этих «парижан в турецких туфлях», — в конце выступления Гурджиев просто бросал им горстку леденцов.

 

Пьер Шаффер (1910-1995) — инженер, музыкант, композитор, исследователь и теоретик, Пионер развития радио, телевидения и кино во Франции, писатель, эссеист и литературный критик, основатель направления Конкретной музыки (Направление, возникшее в 1948 году, основано на переносе конкретных живых звуков природы или шумов в композиторский процесс или исполнение музыки).

 

Перевод Харитоновой Александры