ЖЕССМИН И ДУШКА ХОВАРТ ДЕЛО ЗА НАМИ. МАТЬ, ДОЧЬ И ГУРДЖИЕВ

«Помни, дорогая, ты не должна судить об идеях по людям, которые в них верят.» Жессмин Ховарт

«Нам посчастливилось в этой жизни оказаться рядом с некоторыми особенными человеческими существами. Да, особенными, потому, что в них было больше бытия, чем во всех нас, остальных. Но это не означало, что в них было меньше человеческого. Совсем наоборот.» Душка Ховарт

 

Данные отрывки взяты из книги Its up to ourselves: Мать, дочь и Гурджиев, совместные мемуары Жессмин (матери) и Душки (дочери) Ховарт, 2003.

 

Особые блюда господина Гурджиева.

 

«На моем столе больше, чем один вид пищи. Пусть пища, которую вы едите останется только воспоминанием, другие же виды «пищи» возьмите с собой.»Г. И. Гурджиев.

 

(Душка)

 

По мере того, как проходят годы, я все больше, и с большей болью осознаю, как мало осталось вокруг в живых из тех из нас, кто лично знал Гурджиева, кто проводил с ним время, вместе обедал, путешествовал. Простые человеческие аспекты его жизни забываются, описываются превратно или чрезмерно раздуваются. Даже такие естественные и нормальные вещи, как пища, которую он ел или готовил для больших групп своих гостей, и ее относительная важность для его повседневной жизни и его учения, получают всевозможные неверные интерпретации, — как это было с практикой «тостов за идиотов» во время застолий.

 

В течение многих лет группы людей и личные друзья просили меня помочь им в приготовлении «Специального Салата» Гурджиева, рецепт которого я хотела изначально записать, и с этим покончить. Однако даже сам «салат», а также то, почему он является «специальным», требовало стольких объяснений, что я стала рассуждать над тем, не стоит ни вынести тему еды и питья и отношения к ним Гурджиева в отдельную тему, достойную обсуждения и рассмотрения в широком контексте.

 

В современном мире, особенно в религиозном и духовном контекстах имеется убеждение, что необходимо ограничивать себя в принятии физической пищи и определенно — в наслаждении ею. С другой стороны, как выяснялось, сам Гурджиев относился к пище, ее приготовлению и сервировке с величайшим уважением. В его отношении не было ничего гедонистического. Оно происходило из уважения к нашим чудесным человеческим телам и веры в то, что мы обязаны обеспечивать его наилучшей возможной заботой и питанием, в том числе и чувственными впечатлениями! (Он предписывал пост только отдельным людям в особых условиях и под строгим присмотром.)

 

В первые годы работы, в России и затем в Европе, хотя и сталкиваясь часто с финансовыми трудностями, он ощущал необходимость щедро снабжать окружающих людей, свою семью и последователей и даже (особенно во время войны) совершенно незнакомых людей.

 

Но он подчеркивал: «Человек должен есть не так, как животное, а осознанно».

 

Само это положение не является уникальным для системы Гурджиева, однако именно он уделял этому особое значение. Практически каждая религия предписывает молитву перед едой как напоминание об этом, но причина этого была почти забыта.

 

Из всех примеров для иллюстрации центрального момента своего учения — «качества внимания»Гурджиев выбирал переживание, общее для всех людей: «Когда вы делаете что-либо, делайте это всем собой, только одну вещь за раз. Сейчас я сижу здесь и ем. Для меня ничего не существует в мире, кроме этой «‘еды, этого стола. Я ем со всем своим вниманием. Так вы должны делать во всем. Быть способным делать только одну вещь в данный момент — это собственность человека, а не человека в кавычках».

 

Однажды он сказал: «Если кто-то знает, как правильно есть, то он знает, как правильно молиться». И снова: Важно составлять блюда из правильно сочетаемых элементов, как композиция в музыке или цвета в картине. Гармония на весах. Нужно иметь много знаний, чтобы быть хорошим поваром. Кулинарным врачом».

 

Луиз Гопферт Марч, одна из секретарей Гурджиева в Приорэ, вспоминала, что в те дни он был обычно спокоен за столом. Он говорил: «Когда я ем, я вспоминаю себя». Он ругал тех, кто разговаривал за едой: «Идиот, Господь создал тебе только один рот, а должен был — два».

 

Томас де Гартманн также говорил «Полностью вкушать жизнь было одним из принципов Гурджиева.

 

Когда мы жили с ним, мы пробовали всевозможные восточные блюда, иногда самые экзотические. Он говорил, что на востоке люди придают особое значение точному сочетанию элементов в еде. Целью ее является не набивание брюха, а получение, в маленьких порциях, разнообразного вкусового опыта».

 

«Я все еще отчетливо вижу его, его мышцы полностью расслаблены, как всегда. Медленно он подносит ко рту очень хорошую грушу, неочищенную. Очень медленно он надкусывает ее, как будто пытаясь впитать целиком весь ее аромат и весь ее вкус».

 

Фотографии Гурджиева

 

(Душка)

 

Я полагаю, я являюсь одной из тех немногих, кто осмеливался фотографировать Гурджиева, и я делала это только во время путешествий (в квартире в любом случае было слишком темно). Билл Сигал сделал несколько неплохих фотографий, когда он приезжал в Париж вместе со своей женой Корой и дочерьми, Лиз и Маргарет, но многие считали, что фотографирование было признаком неуважения. Конечно, в те времена не было никакого журналистского интереса, а соответственно, было сделано лишь немного хороших фотографий Гурджиева, особенно в последние годы его жизни. Я имею в виду хороших не технически, а тех, которые действительно передавали то, каким был Гурджиев.

 

У меня есть восемь или девять минут домашних кинопленок госпожи Эвелин Сутта, которое она отсняла во время путешествий. Насколько я знаю, это единственные киносъемки господина Гурджиева, и они показывают его расслабленным и счастливым среди немногих старых друзей и группой молодежи, вдали от привычных проблем. Здесь он, конечно же, не беспощадный «Мастер», каким он предстает во многих книгах, но намного более добрый, не лишенный чувства юмора пожилой человек, каким его помнят многие из нас. Как много существует публикаций, сконцентрированных исключительно на борьбе личности самого автора с собой и учителем, и преувеличивающих те сложности, которые нужно было преодолеть в процессе работы. Результатом таких публикаций становится то, что среди многих молодых людей, с которыми я встречаюсь сейчас, Гурджиев как «Учитель» представляется как некий великан-людоед. Поэтому я так ценю эти несколько минут фильма, показывающие другие аспекты Гурджиева человека. Я работаю над тем, чтобы сделать из этого фильма набор фотографий и добавить их к тем немногим, что уже существуют.

 

Но несмотря на то, что некоторые из фотографий, сделанных мной, опубликованы в огромном количестве книг (а также на 4-5 обложках, конечно, (без упоминания фотографа), они, к сожалению, являются очень плохими репродукциями. Две пленки, которые я отсняла о господине Гурджиеве во Франции, были проявлены в местном магазинчике, и я получила обычный набор маленьких фото. Но по возвращению в США, в Франклин Фармс, Леня [Леонид Савиций] предложил мне воспользоваться своей темной комнатой, которая находилась у него в подвале. Я решила поэкспериментировать со старым увеличителем. Но после печати нескольких первоначальных снимков, которые я сразу же раздарила, все пленки куда-то исчезли и больше не появились. Только небеса знают, откуда издатели взяли эти фотографии, которые перепечатали. Некоторых из них нет даже у меня…

 

Одну небольшую фотографию я бы хотела увидеть увеличенной: как господин Гурджиев сидит в своем любимом Ситроене, раскрыв перед собой журнал. Это была книга комиксов! Скорее всего он просто просматривал то, что взяла с собой в путешествие на автомобиле маленькая Мэри Синклэр (дочь Лорда Пентланда). Возможно, я так никогда и не узнаю!

 

Записи игры Гурджиева на гармонике

 

«Одна музыка не может избавить нас целиком от ‘зсех неосознанных автоматизмов, но она может ченъ помочь в этом» Г.И. Гурджиев, 1923

 

(Душка)

 

Конечно же я всегда сожалела о том, что аудиозаписи Гурджиева, которые я делала в Париже, каждый день после обеда и ужина, не были лучшего технического качества.

 

Я не была профессионалом, но старалась сделать записи как можно лучше. Мы привезли во Францию три звукозаписывающие машины (две пленочные и одну проволочную), которые в 1949 году были первыми магнитофонами, которые кто-либо видел в Европе, так что я не могла найти никого, кто бы мог правильно обращаться с ними. Очень скоро я отказалась работать с проволокой. Она запутывалась в металлическом шаре и распутать или починить ее было невозможно. А когда даже лучшая из двух остальных машин стала ломаться, кто-то предположил, что местные радиоинженеры могли бы нам их починить.

 

Заправив пустую пленку в аппарат, я потащила тяжелый, размером с чемодан, аппарат на студию. Через несколько дней мне нужно было забрать его. Много инженеров пробовали починить его, но не могли, и лишь один из них смог устранить неполадку в этой диковинной машине, взяв его к себе домой. Тестовая пленка была заполнена комментариями на французском, разными шутками, песнями и тому подобным.

 

Наконец я сама смогла определить, чем объяснялось плохое качество записи и дрожание звука — войлочная прокладка, прижимающая пленку к валику, была почти полностью стерта.

 

Поскольку нужно было очень долго ждать новых пустых пленок из США, Мишель [де Зальцманн] предложил отвезти меня в Брюссель, одно из немногих мест в Европе, где их можно было купить. Кто-то предложил обратиться на фабрики ковров за очень тонким материалом, подходящим для того, чтобы стать прокладкой в звукозаписывающем аппарате.

 

Все, что мы ни находили, помогало ненадолго, и прокладка снашивалась снова в течение получаса. Так, с того самого дня, перед каждым обедом и ужином мне нужно было вырезать материал для новой прокладки и приклеивать ее заблаговременно, чтобы она успела высохнуть. Клея тоже нужно было налить лишь достаточно, чтобы он держал, но не слишком много, чтобы он не просочился и не сделал прокладку твердой, и потом надеяться, что господин Гурджиев не вдохновится настолько, чтобы играть более двадцати-тридцати минут. Если же это происходило, запись постепенно дополнялась возрастающим вибрато, по мере того, как пленка все слабее прикасалась к записывающей головке. Мне жаль, что новые поколения, кажется, впечатляются именно этим эффектом, эмоционально реагируя на него экстатическими вздохами или слезами (в то время как я, боюсь, лишь разозлюсь на них за это).

 

Дополнительные проблемы создавало то, что квартира в доме 6 по Rue desColonels Renard находилась в очень старом здании с редко работающим лифтом. Но если он работал, он съедал столько электричества, что мой аппарат очень сильно замедлял запись. И я никогда не могла быть уверена в том, что когда господин Гурджиев, как он обычно это делал по окончании игры, решит прослушать запись, она не разорвется вдруг звуком ускоренной записи. В этот самый момент, ранее душевно полузакрытые глаза слушателей широко открывались и все устремлялись ко мне с таким выражением, будто я сделала это нарочно.

 

К слову сказать, временами вообще ничего не записывалось, и пока все ждали, я в панике переставляла пустую пленку на одну из предыдущих записей и притворялась, что она сделана сегодня. Никто никогда ничего не замечал, но я часто думала, не было ли обычное и ироничное «Браво, София!» (так он называл Душку) временами ироничным.

 

(Рина Хэндс)

 

Было необыкновенно приятно наблюдать его любовь к Софии — она была директором по музыке и по вечерам, прежде чем отправиться домой, проигрывала это-то из его музыки, записанной на «проволоку». Обычно вечер заканчивался его возгласом: «Браво, София — за это я покажу тебе подлинную стофранковую купюру!». На это она отвечала: «О, не надо — у меня тоже одна есть!».

 

(Душка)

 

Наконец, я покинула Европу в конце 1949 года на корабле «Королева Елизавета», направляющегося в Саусхэмптон. Мадам де Зальцманн, Лиза Тракол, Синтия Пирс и Бернард Ле Метре были уже на корабле, когда меня попросили включить в свой багаж огромную коробку со всеми аудиозаписями. Мы планировали отредактировать их и продавать их, вкладывая полученные деньги в публикацию книг Гурджиева. По прибытию в Нью-Йорк я, кажется, не была достаточно честной, когда на вопрос таможенников, есть ли у меня, что декларировать, что не является исключительно личным багажом, я ответила: «Нет, ничего!»

 

Конечно же, меня попросили открыть мой большой чемодан. Таможенник был шокирован и зол: «Что за… что это такое?». Когда он увидел все эти аудиозаписи, я поняла, что нахожусь в большой опасности. Я пыталась найти решение.

 

Потом на меня снизошло озарение, я накинула на себя маску глупышки и сказала: «Ой, вы знаете, я весь год провела в Париже, изучая пение, и моя мама, не получив этих записей, просто не поверит, что я не валяла дурака. Так что, чтобы доказать ей, что я каждый день работала, я записывала свое пение. Не желаете послушать?»

 

Он с грохотом опустил крышку коробки и разрешил пройти!

 

Мадам Успенская

 

«Ты сидишь сиднем и ждешь жемчужин, в то время как единственное, что ты должен делать, это не быть свиньей.» Мадам Успенская

 

(Жессмин)

 

Каждый раз, когда я покидала комнату мадам Успенской, я понимала, что все, что она говорит о Работе, организации, господине Гурджиеве, доме и даже о конкретных людях имело гораздо более широкое значение и было связано с высшими принципами. Поэтому я решила написать о том, что я помню из наших разговоров и какими они были.

 

Существует фотография, сделанная в 1922 году в студии Далькрозе в Париже. На ней изображен господин Гурджиев, сидящий около платформы с фортепьяно, рядом с ним сидит мадам Успенская. Она говорила, что это ее пребывание «рядом» с Гурджиевым являлось результатом случайности и совпадений… что возможности встретить «учителя» не всегда приходят оттого, что они были заслужены — что иногда один находился рядом с господином Гурджиевым какое-то время, а затем кто-то другой занимал это место.

 

Одной из тех, кто ухаживал за мадам Успенской в последние годы ее жизни была Дафния Рипман Матчелайович, которая, теперь уже вдова, возглавляет большую и активную группу в Буэнос-Айресе. Она великодушно прислала мне записи, которые она делала в Мендхэме в 1946-1950 годах и которые описывают разговоры, которые проходили в комнате мадам Успенской, когда они выбирали книги для чтения, обсуждали вопросы людей и события дня. Вот некоторые из ее записей, которыми я особенно дорожу:

 

Мадам сказала: «Если наша цель еще не оформлена, мы еще не в работе. Если у человека есть цель, он начинает предъявлять себе требования — человек в работе знает, чего он хочет, может отличить правильное от неправильного, и решительно настроен достичь своей цели — ненавидит сон и желает вспоминать себя и все, что с этим связано.

 

Вопрос: Если цель еще не оформлена, и человек не может начать работать до тех пор, пока не узнает, что ему нужно, то образуется замкнутый круг. Как человек может выйти из него?

 

«Это порочный круг, но, тем не менее, выход действительно существует. Но для очень немногих людей. Только для тех, кто понимает, что он находится в этом круге — принимают решение и имеют решимость выбраться — и готовы заплатить высокую цену за побег. Невозможно прийти к сознательности бессознательно. Если мы увидим, чего у нас нет, мы узнаем и то, что мы хотим — и какое усилие или цену мы готовы совершить ради того, чтобы получить это».

 

У нас всегда есть возможность измерить, как сильно мы желаем чего-то по тому, какую цену мы готовы за это заплатить. Мадам описывает нас в данный момент как «людей без билета на вокзале, которые подошли к воротам, но которых не пропустят».

 

Вопрос: Этот дом, каким он создан мадам Успенской, кажется, собирает внимание. Если мы будем правильно использовать этот дом, он сможет нам помочь собрать себя?

 

На самом деле, мадам считает, что в целом, у нас намного меньше внимания и мы менее осознанны, чем люди в повседневной жизни. Она говорит: «Сейчас люди в повседневной жизни должны обладать достаточным уровнем осознанности — это нужно бизнесменам — они знают, что иначе они потеряют деньги — люди должны быть осознанны на работе, иначе они потеряют свою работу». Но в этом доме мы можем делать вещи безнаказанно и следовательно мадам Успенская считает, что мы в большинстве находимся на более низком уровне, чем обычные люди в своей повседневной жизни.

 

«Требовательность к себе это не всегда вопрос активности. Некоторые машины созданы быть «активными». Быть требовательным к себе означает останавливать машину в простых вещах, и это зависит от того, есть ли у человека достаточно энергии.

 

«Должно быть вы уже уяснили, что вы не можете создавать энергию. Обязательно сохраняйте энергию, останавливайте ее бесполезную трату. Это возможно лишь тогда, когда это станет желанием вашего сердца и когда вы знаете, чего вы хотите.»

 

Нам много раз говорили, что мы не можем делать. Мадам говорила: «Когда что-то случается по инерции, когда делать невозможно — единственный способ делать — это идти против этих случающихся вещей, останавливать инерцию. Цель — быть свободным, чтобы вспоминать себя. Невозможно что-либо сделать или увидеть, пока машина не будет остановлена. Она описывала нас как людей без тормозов. Даже в автомобиле, первая вещь, которую проверяют, еще перед тем, как узнать, на какой скорости она может двигаться, это тормоза. Когда вещи случаются на большой скорости, подобно тому как машина движется на большой скорости, невозможно поменять направление движения.»

 

«Все зависит от того, действительно ли вы желаете чего-то или вы только думаете, что желаете. Работа это не жизнь в этом доме или в особых условиях, или чтение книг или посещение лекций. Ничто из этого не ведет по линии работы или к цели с точки зрения системы. Люди составляют две категории — те, кто думают и те, кто действительно желают». Бог дает человеку свободный выбор. Никто не заставляет вас это делать. Но ваш выбор сам делает вас «таким как собака или антилопа, — одна идет к костям, другая — к траве». И все это не имеет ничего общего с высокими идеями и представлениями о себе. До тех пор пока человек не увидит себя таким, каким он является (а это означает пройти много шагов назад от того места, где, как ему казалось, он находится), у него не будет начальной точки.

 

Сами по себе мы не сможем исследовать себя. Нужно, чтобы нас заставили увидеть. Если тогда мы сможем увидеть — «это как термометр — мы можем выкинуть прочь термометр или отказаться использовать его, но температура остается фактом. Это наш выбор, что мы делаем с тем, что мы видим, но факт остается фактом: термометр существует, температура существует».

 

Перед тем как будет возможна работа с вниманием, человек должен знать, зачем и что ему нужно — чтобы затем направить к этому свое внимание — потому что «внимание это как инструмент, как нож, который можно использовать для правильной цели или неправильной».

 

Аналогия из речей Будды: «Из одной и той же пищи, одних и тех же условий шершень производит яд, а пчела производит мед».

 

«Направленное внимание предполагает кого-то, кто направляет его — а не просто повозку без водителя».

 

Когда чье-то внимание привлечено, человек становится этим и на одном уровне с тем, чем занято внимание. Если человек теряет свое внимание, обращая его на этот стол, он становится этим столом. Собирание внимания приводит его обратно, в совершенно определенное место в человеке.

 

Вопрос: Ощущение, что ты являешься ничем, если мы его действительно чувствуем, является очень редким.

 

Мадам ответила на это: «Либо у вас есть это чувство, либо нет. И что это означает — ничто? Мы приходим нищими, и мы уходим нищими. Мы ничего не имеем — у нас нет сознания, нет «Я», нет воли — лишь автоматизмы. Это вопрос видения фактов. Вопрос того, существует ли для вас большая «Идея» или нет. Быть скромным естественно, быть гордым — абсурд».

 

По мере того как человек исследует себя, наблюдает, должно расти и понимание. Мадам сказала «большой смысл состоит в том, что человек был создан самотворящим существом, что он абсолютно зависим от себя самого.»

 

Человек имеет в своей природе все: от Бога до дьявола. У каждой из этих вещей есть свое место и своя нота, вопрос лишь в том, какие из них стоят у руля. «Это не вопрос упразднения низшего — не вопрос убийства свиньи в себе — а содержания ее на заднем дворе».

 

Мадам говорила также, что мы не должны забывать притчу о талантах — мы не должны полагать, что Бог относится к нам сентиментально. Те, кто имеют нечто, могут получить больше, но те, кто не смог воспользоваться тем, что имеют, потеряют даже то, что они получили. Это принцип, а не сентиментальность.

 

Группа Движений для начинающих, Нью Йорк, 1981

 

«Работа начинается с контроля над вниманием, и в этой связи многому можно научиться у Движений», Мадам Успенская

 

(Жессмин)

 

Поскольку многие из вас уже начали изучение Движений, имеет смысл рассказать кое-что, как об их источнике, так и о том, как их практиковать. Мне сказали, что вы только начинаете практиковать Движения. Сколько занятий вы уже посетили? Четыре? Пять?

 

Что ж! Не кажется ли вам очень интересным, что осподин Гурджиев был заинтересован не в том, чтобы просто дать вам идеи, но и познакомить с системой «священных танцев», то есть — Движений? И он ясно дал понять, что изучение идей и практика Движений должны дополнять друг друга.

 

Если немного призадуматься, можно понять, почему должно быть именно так.

 

Естественно, когда я впервые услышала об «учении», которое так заинтересовало меня, я испытала большой подъем, интерес, поскольку я узнала, что целью господина Гурджиева было помочь нам развить свое сознание, и это придало смысл нашей жизни. Затем мы поняли, и его слова во многом помогали нам это понять, что мы все в определенном смысле действительно спим. На самом деле мы не знаем, что делаем… о чем думаем… что чувствуем. Мы не осознаем. Мы не живем намеренно.

 

И когда мы осознаем это, что-то в нас начинает желать жить по-другому. И мы пытаемся! Мы обнаруживаем, что нам действительно необходимо очень и очень много напоминаний. Нам действительно необходимо желать этого очень глубоко и с достаточным постоянством.

 

Кроме того, у нас имеется возможность заниматься «Движениями». Здесь мы находимся в других условиях. Мы обнаруживаем, что здесь от нас не требуется ничего из нашего привычного набора отношений, движений, жестов. От нас требуется принимать позиции и двигаться так, как мы никогда не делали. И тогда у нас появляется возможность видеть… знать себя.

 

И по мере «работы» я осознаю, что мне нужно обрести внимание совершенно особого типа. Головой я пытаюсь вносить ясность. В движениях голова понимает, каков должен быть следующий жест. Она пытается помочь телу направиться к следующему жесту напрямую. Мое тело чувствует различные позиции. Оно ощущает, какими они должны быть. Оно знает, как должен измениться тонус мышц при выполнении различных жестов… Таким образом, у него, как и у головы, также есть некоторое внимание. И внутри себя я жажду изучить Движение. Я жажду увидеть, чему оно может научить меня, что может принести мне, таким образом существует и некоторое внимание чувств.

 

И когда все это присутствует… каким-то образом я осознаю, что все мои энергии используются правильным образом. Я ощущаю себя собранным. Каким-то образом во мне высвобождается источник жизненной силы, и я могу стать более открытым, более чувствительным, и возможно мне удастся получить впечатления более тонкого качества, чем обычно.

 

Сейчас! Я скажу вам одну вещь… в начале практики Движений вы захотите делать их очень хорошо. И вам нужно так делать, поскольку Движения созданы таким образом, что до тех пор пока вы не будите делать их абсолютно точно, внутренние связи не смогут образоваться и вибрации, которых мы ищем, не смогут появиться. Но! Если я буду продолжать идентифицироваться с тем, как я делаю Движение, и думать лишь о точности Движений, тогда… ах… я что-то упущу.

 

Должно быть так: даже если я сделал ошибку… если я мог хотя бы на одно мгновение увидеть себя… тогда я вижу уже не ошибку. Не критиковать себя, оправдывать себя, прощать себя… но просто видеть как я есть в данное конкретное мгновение. Это акт видения данного конкретного момента… осознание мгновения, когда я движусь. Вот что я должен пытаться развивать!

 

Что я вижу…как я действую…да, я учусь на этом. Но если я попытаюсь быть живым, и пробудиться в тот самый момент, когда я говорю или двигаюсь… тогда я действительно помогаю себе двигаться по пути роста большего осознания.

 

Попытайтесь не забывать об этом, когда вы чувствуете воодушевление в Движениях. Пытайтесь помнить, для чего вы на самом деле это делаете… для развития и возможности роста.

 

Я надеюсь, каждый из вас много обретет от практики Движений. Большинство из нас обретают. Вы обнаружите, что начинаете понимать систему идей через свое тело и свои эмоции; систему идей, которая, возможно, в противном случае, осталась бы для вас только теорией.

Back To Top