А. Р. ОРАЖ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЭССЕ

a book is available to registered users entering with a login and password

 

 

Как учиться думать

 

 

Мы принимаем как само собой разумеющееся, что человек – мыслящее животное. Но существует огромная разница между явлением, которое можно назвать «естественным мышлением», и намеренно развитым и тренированным мышлением. Человек также – от природы – животное, использующее инструменты. Но нам известна разница между способностями жителя Огненной земли использовать орудия труда и обученным цивилизованным инженером; также есть разница между способностями инженера и, например, необученного служащего. Во-первых, это, конечно, вопрос врожденных возможностей. Никакая система технического образования, приложенная к жителю Огненной земли, не сделает из него Смитона или Эдисона. Расовая наследственность фиксирует пределы, которые, хотя никогда и не могут быть достигнуты, никоим образом не могут быть превзойдены. С другой стороны, в случае со схожей расовой наследственностью, развитие врожденных способностей зависит от применения подходящих методов. Клерк может стать первоклассным инженером; то есть его наследственное дарование может полностью позволить ему это. Но без особого развития и тренировки его потенциал никогда не реализуется. То же касается и способности мыслить. Человеческий род отличается по расовому признаку в очень широком диапазоне. Но даже в пределах одной расы индивиды с очень схожими наследственными способностями реализуют их в различной степени. И в этом случае различие зависит от обучения.

 

Есть два вида обучения, приводящих к развитию и реализации врожденной способности мышления: обучение, обусловленное случаю, и обучение, обусловленное намеренному замыслу. Например, предположим, что два мальчика с одинаковыми способностями к мышлению стали, в силу стечения обстоятельств, один – лифтером, а другой – учеником инженера. Очевидно, что от второго потребуется большее развитие мыслительных способностей, чем от первого, хотя бы из-за необходимости сохранить работу. Потенциально оба мальчика равны; они начинают с одного уровня.  Но из-за того, что обстоятельства вынудили одного из них, но не другого, развивать потенциал и реализовать его, он производит впечатление и является лучшим мыслителем, то есть в нём больше от человека.

 

Эту идею можно развить далее. Подавляющее большинство людей обладает громадным мыслительным потенциалом, далеко за пределами всего, обычно допустимого; но слишком редко правильные и удачно сложившиеся обстоятельства окружают их, чтобы потребовалась реализация этого потенциала, и подавляющее большинство людей умирает, не раскрыв и крупицы своих природных способностей. Рождающиеся миллионерами, они живут и умирают в нищете из-за недостатка благоприятных обстоятельств, которые вынудили бы их конвертировать их кредит в наличность.

 

Но только в очень малой степени мы можем действительно управлять обстоятельствами. Во-первых, большинство наиболее влияющих на нас обстоятельств были определены до того, как мы достаточно повзрослеем, чтобы самим вмешаться в игру. Во-вторых, обстоятельства в значительной мере зависят от того, что мы называем удачей или шансом. И даже когда всё выглядит так, что решение полностью зависит от нас, наш выбор чрезвычайно ограничен и предопределен случайными обстоятельствами вчерашнего дня. Разумеется, теоретически мы можем поместить себя во множество различных обстоятельств завтра; мы можем теоретически поместить себя в обстоятельства, которые потребуют от нас мышления. Но тысяча к одному, что мы будем «выбирать» завтрашние обстоятельства не благодаря их ценности для нас как благоприятной возможности для развития мышления, а просто в соответствии с нашими уже сформированными привычками. Действительно, практически мы будем выбирать обстоятельства, которые уже выбрали нас. Из этого следует, что если развитие нашей силы мышления отдано на милость обстоятельств, то для неё мало шансов когда-либо преодолеть свой «природный», то есть простейший уровень. Мы не будем думать более того, чем это необходимо; поэтому уровень нашего развития будет зависеть от простого и чистого случая.

 

Обучение, которое не «природное» и которое не зависит от обстоятельств, может быть рассмотрено как сознательно направленное внешней волей; и, в противовес первому виду обучения, требует применения определенных средств и упражнений. Кузнецу не нужна гимнастика для развития мышц рук; они развиваются сами собой в процессе его работы. Но клерк, желающий стать атлетом, должен сознательно практиковать физические упражнения, чтобы достичь результата. Подобным образом для того, чья работа не требует умственного напряжения, иными словами, для того, у кого случайно возникшая занятость не приводит к достаточному (или варьируемому в достаточных пределах) напряжению, чтобы удовлетворить его чувство врожденных способностей, обязательны специальные упражнения и обучение в мышлении. Вероятно, без них он не сможет никуда выбраться. Короче говоря, если он не будет сознательно выполнять особые упражнения, он обречен оставаться развитым лишь в той степени, в какой это диктуют его обстоятельства. Его сила мышления – творение случайных обстоятельств.

 

Существует много школ, которые направлены на обучение упражнениям, созданным для развития силы мышления. Некоторые из них хороши; иные – плохи; и трудно провести между ними различие без длительного испытания, связанного с потерей невероятно ценного времени. Существуют ли простые, но определенные методы, которые каждый может применить без учителя, без классов и только с решимостью довести что-то до конца? При наличии у кого-либо намерения развить силу мысли и мышление, как у человека, не как у машины, есть ли у него поблизости средства, с которыми любой из нас мог бы начать практику? Без посещения гимнастического зала клерк может развить себя физически, по крайней мере достаточно, чтобы почувствовать значительное удовлетворение. Может ли кто-либо развить себя ментально подобными средствами и в подобных обстоятельствах? Ответ – да.

 

Выньте ваши часы и наблюдайте за вращением второй руки. Она описывает свой круг за шестьдесят секунд, или за одну минуту. Смотрите за рукой, когда она начинает новый цикл, и не позволяйте взгляду отвлечься на маленький циферблат; но удерживайте взгляд сфокусированным на движущейся руке. Когда вы честно убедитесь, что можете фокусировать своё внимание на движущейся руке в течение одного цикла, вы сделаете важный шаг в намеренном развитии силы вашей мысли.

 

Теперь предпримем следующий шаг. Удерживая фокус, как описано выше, медленно считайте в уме от одного до десяти и назад в течение одного вращения руки. Это требует двойного, по сравнению с первым упражнением, внимания. Вы наблюдаете за движением и сознательно считаете в это же время. Поначалу это может быть легко, но делайте это снова и снова, пока это не станет трудно; и после этого делайте это. Это – очень важная часть в данной рекомендации.

 

Следующий шаг состоит в том, чтобы добавить к двум одновременным формам активности третью. Продолжая наблюдать за движущейся рукой глазами и ведя счет в уме, повторяйте про себя фрагмент знакомого стихотворения.

 

Упражнение может быть сделано всё более трудным по мере добавления всё новых объектов внимания. Двух-трех минут его длительности будет достаточно.

 

Практикуйте его часто, в любой момент, когда у вас есть свободная минута, и эффект его воздействия на силу мышления или концентрацию будет скоро вами обнаружен.

 

из «Психологических эссе»

 

перевод Андрея Рыжова

 

 

Владение собой

 

 

Дело в том, что плохое самообладание, за исключением редких случаев, невосприимчиво к разуму, когда мы можем его использовать. Если бы сила нашего мышления развивалась подобно реальной мышечной силе, такой, к которой может привести только специальная подготовка, то, наверное, было бы возможным противопоставить мысль чувству и ожидать победы мысли. Но так, как оно есть, развитие нашей силы мышления не только слабее, чем наше животное чувство, но и энергия нашего обычного мышления обладает меньшим зарядом, чем наши обычные чувства. По интенсивности наши инстинктивные, чувствительные и мыслительные энергии сравнимы с электричеством, газом и паром, и, следовательно, очень большое количество более низких энергий необходимо для противодействия сравнительно небольшому количеству более высоких. Рассуждения относительно тяжелого нрава, взятые сами по себе, подобны  согласованию равных величин различных энергий, и в результате мы имеем предыдущее заключение.

 

Когда рассуждения кажутся оказавшими влияние на дурной нрав, объяснение следует искать в примешивании какого-то другого чувства, либо в добавлении к разуму одного из мощных инстинктов. Например, мы меньше подвержены дурным влияниям, когда находимся в состоянии физического благополучия. Наше тело полно жизненной силы и защищает наш слабый разум от угрожающей вспышки раздражительности. Аналогичным образом, когда у нас есть чувство любви, или страха, или любые другие эмоции, их помощь часто помогает разуму проявиться, чтобы подавить или преодолеть атаку раздражительности. Большинство нынешних предписаний в отношении дурного нрава состоят из того или иного из этих двух компонентов. Они делятся, фактически, на два класса − предписывания физического отвлечения внимания и предписывания, направленные на то, чтобы вызвать другие чувства, нежели вспыльчивость саму по себе. Когда Киплинг говорит, что лекарство от верблюжьего «горба» заключается в том, чтобы «копать» до тех пор, пока вы слегка не покроетесь испариной, или Гилберт рекомендует хлористую ртуть от меланхолии, они создают для нас предписания первого рода. А когда наши родители, опекуны и друзья обращаются, как говорится, к нашей «лучшей природе» или выказывают подобие страха, они бессознательно создают предписания второго рода.

 

Оба вида предписаний, очевидно, могут быть применены к нам, если у нас есть решимость действовать таким образом. Есть детское удовольствие в том, чтобы ожидать и получать внимание, и дурной характер особенно инфантилен в своих требованиях, чтобы его успокаивали. Натуры более взрослые, однако, могут сами назначать для себя и принимать свои собственные лекарства. Это, по сути, признак взрослого человека − мы можем справиться с нашими собственными эмоциональными заболеваниями, по крайней мере, когда они сравнительно незначительны. Более серьезные эмоциональные заболевания, такие как тяжелые приступы уныния или ревности, не по силам даже самым взрослым, чтобы самостоятельно с ними справиться. Два вида предписаний доказывают обычно в таких случаях то, что они  выходят за рамки самостоятельного применения; и почти так же трудно заставить пациента принимать их от кого-то еще. Обычно нельзя ничего сделать, кроме как ждать, пока настроение или возбужденность исчерпают сами себя, часто с ужасными последствиями для всех, кого это касается.

 

Допустим, человек искренне желает справиться со своими «мрачными настроениями» гнева, отчаяния, страха, ревности, ненависти и прочее – одним словом, отрицательными эмоциями. Есть ли средства?

 

Во-первых, надо признаться себе, что такое состояние эмоций является нервной болезнью. Пациент должен научиться говорить: «я болен». Типичным, конечно, является винить предполагаемые причины, ситуации, людей, происшествия, высказывания, которые, как кажется, спровоцировали болезнь. Но на этом пути нет облегчения. Никто и никогда не излечивался от приступов плохого настроения, возлагая вину на воображаемые причины. В тысячу раз лучше и правильнее сказать: «Я болен», а затем сказать и почувствовать: «То или иное или те или иные обстоятельства являются причиной моей болезни». Такое отношение к дурному нраву уже начинает трансформировать гнев. Оно обладает неким эффектом воздействия нефти на волны.

 

Но не достаточно занять какую-то позицию, даже верную. Что-то должно быть сделано, так как сатана, безусловно, находит некое злое применение для праздной энергии, а плохой нрав – это лишь энергия, работающая впустую. Дьявол живет на нашей растрачиваемой энергии. И что же?

 

Старайтесь не думать о предполагаемой причине эмоций или о предметах и обстоятельствах в их темном свете. Процесс мышления в состоянии негативных эмоций неизбежно искажен возбуждённой средой, через которую он проходит. Это все равно что смотреть на объект через взбаламученные и грязные воды. Мышление в этом состоянии никогда не достигнет истины.

 

 Попробуйте также не чувствовать. Это кажется на первый взгляд невозможным, будучи, очевидно, только советом не чувствовать себя несчастным. Но все знают, что можно пребывать или не пребывать в своих чувствах. Всем известно, когда болит зуб, об искушении надавить языком на него, чтобы заставить его болеть больше. Совет не чувствовать, следовательно, вполне уместен. Не предавайтесь чувствам в большей мере, чем они могут вам помочь.

 

Нет никакого секрета ни в одном из вышеизложенных способов достичь облегчения. Это нечто совсем другое и может быть описано следующим образом: когда вы находитесь в мрачном настроении или когда оно в вас развивается, наблюдайте и замечайте только свои физические состояния. Ваше тело в такие моменты очень красноречиво, оно выражает особый набор симптомов для любого настроения. Наблюдайте и замечайте в порядке частной и научной любознательности, как ваше тело проявляет то или иное мрачное настроение.   Например, во рту может пересохнуть или в нем может появиться неприятный привкус. Ваша кожа может сморщиться, а некоторые мышцы могут сокращаться, у вас может случиться расстройство желудка, тошнота или появится тяжесть на сердце. Множество симптомов появится само собой. Если вы просто наблюдаете, замечаете и перечисляете их, как если бы вы описывали их для романа или учебника психологии, то к тому времени, когда вы закончите, ваше мрачное настроение исчезнет. Вы сохраните энергию для того, чтобы с ее помощью делать наблюдения.

 

из «Психологических эссе»

 

перевод Т. Ровнер

 

 

Как не скучать

 

 

Нет более привычного явления, чем наша неудовлетворенность тем, что наши ближние неинтересны и скучны нам. Такие жалобы, однако, являются скорее бессознательными признаниями, нежели обвинениями, так как правда состоит в том, что нам становится скучно и неинтересно именно там, где находится предел нашего активного разума. Скука начинается там, где останавливается наш ум; легко и быстро заскучать просто означает, что наш ум либо мал, либо очень ленив. Все люди без исключения интересны и стоят нашего внимания. Объектом нашего знания не может быть ничего другого, чем люди, так как образовательная направленность жизни заключается в том, чтобы просто познакомить нас с тайной человечества, и каждый человек является, так сказать, изображением в миниатюре всей человеческой истории. У того, кто может разгадать и понять все об одном человеке, есть ключ к знанию рода человеческого. Таким образом, как предмет интереса один человек так же важен, как и другой; и скучать рядом с кем-то означает неумение найти интересное в нем.

 

Это не означает, что нет людей, из которых одни вызывают интерес по отношению к себе, а другие не вызывают. Мы можем, по сути, поделить всех людей, которых мы знаем, на две категории: тех, кто без усилий с нашей стороны интересует нас и дает нам положительные стимулы – действительно интересные люди, как мы говорим, и с которым всегда приятно общаться, и тех, которые сами по себе и в своих проявлениях не стимулируют никакого интереса и не вызывают никаких приятных переживаний – неинтересные и скучные люди. Но поскольку, как мы хорошо знаем, одни и те же люди не могут быть интересными или неинтересными каждому, то не может быть такого, чтобы они были именно такими или иными, они только интересны или неинтересны для нас.

 

Почему это так?  Возможно ли сделать интересными тех людей для нас, кто не являются таковыми по своей природе?

 

Давайте представим себе, что в сущности каждый из нас состоит из набора химических веществ (используя «химические вещества» как слово для любого особого вида материи). В отношениях между одним человеком и другим есть разница не только в количестве химических компонентов, но и химические вещества не являются все одними и теми же и имеются не в одинаковых пропорциях и не в одинаковых состояниях активности. Этот факт иллюстрирует и объясняет чрезвычайно большое разнообразие людей, нет двух людей, имеющих совершенно одинаковый химический состав. А поскольку мы являемся тем или способны проявить только то, чем составляющие нас химические вещества позволяют нам быть или казаться, то о каждом из нас можно сказать, что нас можно определить по химическим веществам, из которых мы состоим.

 

Теперь мы знаем, что некоторые химические вещества связаны с другими тем, что мы называем родством. Они «замечают» одних, но равнодушны к другим.  С некоторыми они установят активные отношения, обмениваясь качествами или даже объединяясь; с другими они останутся инертными. Нет никакой разницы, находятся ли такие химические вещества в лаборатории или в человеческом теле; их качества и действия те же. И таким образом из этого следует, что то, что мы называем нашей заинтересованностью в людях и их интересом к нам, возникает или обусловлено наличием в них и в нас активно связанных химических веществ. Все наши отношения с людьми – дружелюбные, равнодушные или враждебные, – по сути, определяются отношениями химических веществ, из которых мы и они состоим. Тем не менее есть разница, и очень важная, между лабораторией, содержащей химические вещества, и человеком, содержащим те же химические вещества. В последней лаборатории есть химик. Химические вещества в двух соседних лабораториях будут смешиваться и сочетаться согласно их качествам, они будут действовать и реагировать друг на друга естественно. Но если быть химиком в одной из них, или, еще лучше, химиком в каждой из них, и если в обеих химики были бы основательно знакомы с законами химии, тогда вместо комбинации, в соответствии лишь с природой и обстоятельствами, мы должны были бы иметь серию комбинаций, соответствующих науке и искусству, комбинаций, немыслимых или невозможных в обычных условиях.

 

Возвращаясь к теме человеческих отношений, нужно сказать, что аналогия должна быть ясной. До тех пор пока человек просто следует своим интересам ,то есть находит людей интересными или скучными и действует соответственно, пытаясь найти общество первых и избегать общества других, – в таком случае он является просто лабораторией без химика. Он ничего не делает. Он просто позволяет своим химическим веществам проявлять их природные качества родства, равнодушия или враждебности, не стремясь с помощью науки или искусства изменить их, чтобы дать им возможность вступить в более и более разнообразные отношения с химическими веществами в соседних лабораториях. Он, как мы говорим, продукт обстоятельств, и все это дело случая, находит ли он людей скучными или дающими положительные стимулы, или является сам для других людей одним или другим.

 

Поместить химика в нашу лабораторию и обучить его работать научно грамотно является главной задачей психологии. Мы хотим быть хозяевами самих себя и осуществлять контроль над всеми элементами, из которых мы состоим. Мы хотели бы иметь возможность пользоваться всеми нашими ресурсами и сочетать их с элементами вне нас и в других людях точно так, как нам захочется.

 

Каждый из нас в действительности хочет управлять собой, это важнейшая цель и функция Человека. Но что именно это может означать, как не поместить химика в нашу природную лабораторию и заставить его работать?

 

В данной ситуации и просто следуя по линии наименьшего сопротивления, мы являемся не химиками с лабораториями, а лабораториями без химиков, или, скажем, лабораториями, в которых химики спят. Мы должны разбудить в себе химика.

 

Средства относительно просты. Во-первых, мы должны дать нашему ленивому химику мотив или причину, чтобы встряхнуться. А во-вторых, мы должны объяснить ему, как приступить к работе.

 

Существует множество причин, и среди них следующие: мы всегда находимся во власти людей и обстоятельств до тех пор, пока мы зависим от людей и обстоятельств в том, чтобы заинтересоваться самими собой; мы никогда не узнаем себя и других иначе как случайно и неполно, пока остаемся просто лабораторией; мы проживем и умрем как пассивные и механические посредники процессов, которых мы не поймем до тех пор, пока мы не попытаемся создать комбинации, которые не просто легки и естественны. Если мы будем продолжать действовать просто в соответствии с нашими естественными интересами и склонностями,  симпатиями и антипатиями, мы будем не более, чем минералами, растениями или животными, мы никогда не будем истинными людьми.

 

С чего начать. Сделайте каждую встречу с людьми лабораторным экспериментом в психологии. Скажите себе в присутствии другого лица или лиц:  «Вот прекрасная коллекция химических веществ, о которых я знаю совсем немного. Я хотел бы знать и понимать их все. В этом заключается моя работа как человека». В этой позиции активной любознательности невозможно «скучать» от кого-либо ни при каких обстоятельствах. Ваша заинтересованность в людях, обстоятельствах и т.п. заключается в вас как постоянная и возрастающая энергия. Вы начинаете жить еще более полно. Что-то из такого рода алхимии подразумевалось в обещании, данном христианским ученикам: «Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком». (Иоанн 10:10).

 

из «Психологических эссе»

 

перевод Т. Ровнер

 

 

Как «читать» людей

 

 

Люди представляют собой самые интересные книги в мире. Книги сами по себе интересны нам только потому, что они написаны о людях, их действиях, словах, чувствах и мыслях. Если бы мы могли «читать» людей также легко, как мы можем читать книги о людях, кто бы тогда утруждал себя чтением книг, имея перед собой субъектов всех книг… Наше единственное оправдание по поводу чтения книг о людях состоит в том, что мы сами не умеем «читать» людей.

 

Прожив долгую жизнь и повидав множество людей во многих обстоятельствах, человек может достичь некоторого умения в чтении человеческой книги. Такие люди действительно редко читают напечатанные книги, разве что для развлечения. Они приобрели вкус к чтению книг, переплетенных плотью и кровью.

 

Их способности тем не менее весьма ограничены, если судить по тексту для чтения. Каждый человек является не просто книгой, но неким священным писанием. Некоторые части текста сравнительно легко прочесть. Все мы, естественно, имеем некоторое представление о том, кто такие люди. Другие части немного сложнее, и нужны многолетний опыт и практика в «чтении» людей, чтобы мы могли читать эти отрывки правильно. Но именно потому, что каждый человек создан по образу Бога и представляет собой портативный мир в самом себе, несомненно, что «чтение» человека даже самыми опытными общественными деятелями ограничивается лишь малым фрагментом полного текста. Это как если бы ребенок, зная только английский язык, должен был прочесть книгу, напечатанную на всех языках мира.

 

Отчасти с целью дополнить наши обычные способы «чтения» людей, включая самих себя, были сделаны более или менее честные попытки найти и читать новые азбуки. Обычно мы полагаемся на свидетельства наших чувств и практического опыта, но поскольку это нас не удовлетворяет, мы обращаемся к странным письменам и другим средствам. Мы можем научно экспериментировать, например, с хиромантией и френологией  с целью более полного и точного «чтения» людей. Аналогичным образом астрология может быть использована для этой цели. Обычно бывает, что ни одна из этих попыток не дает большего или лучшего результата, чем просто здравый смысл, и часто они являются более необдуманными, чем самые нелепые предположения наименее опытного обычного наблюдателя. Более того, слишком часто они пытаются прочесть будущее и предугадать своего рода главы человеческой книги, которые на самом деле еще не написаны. Зерно смысла во всем этом, однако, заключается в попытке применения новых методов для «чтения» людей, и с этой точки зрения у так называемых наук, которые еще не являются науками, есть слабое оправдание для их существования.

 

Из этих псевдонаук с их целью более точного «чтения» людей мы можем перейти к еще более сомнительным и обманчивым средствам, таким как ясновидение, чтение чужих мыслей и тому подобное. Подобно псевдонаукам и обычному опыту, эти так называемые «оккультные» науки стремятся научить нас «читать» людей более полно и более точно. Но еще больше, чем псевдонауки, они полны воображения и бессмыслицы, так что даже небольшое реальное знание, которое они содержат, разбавлено до неузнаваемости.

 

Есть ли какое-либо направление исследований, которое обещает лучшие результаты и не вызовет возражения, имеющиеся против псевдо- и  «оккультных» наук? Более того, есть ли какой-нибудь метод, который, в отличие от психоанализа, например, не требует никакой специальной предварительной подготовки, но может быть использован любым человеком со здравым смыслом? Определенно есть: но самое странное, что он, хотя и хорошо известен, мало практикуется. Хотя он содержит своего рода ключ ко всем языкам и в конечном счете позволит нам «читать» сердца людей, а также их настроения и мысли, он все еще считается чем-то вроде забавной игрушки, интересным, в лучшем случае, в детективной истории. Греки знали об электричестве, но не смогли воспользоваться этим знанием. У нас есть ключ к человеческой природе, но мы не умеем использовать и серьезно усовершенствовать его.

 

Одним словом, это Шерлок Холмс. Но Шерлок Холмс и его создатель – это младенцы, читающие по слогам слова в противоположность знатокам, которыми мы могли бы стать, серьезно применяя их метод и развивая его так старательно, как если бы нам нужно было изучить санскрит или китайский, если бы эти языки были необходимы для нас. Даже когда этот метод практикуется в детском саду, он дает свои результаты. Нет никаких сомнений в том, что человек, привыкший «читать» людей так внимательно, как Шерлок Холмс, разбирается в них быстрее и лучше своих приятелей. Многие слова и фразы человеческих текстов, которые обычно никогда не бывают прочитаны или прочитаны только после многолетнего опыта, могут быть истолкованы очень быстро самоподготовленными наблюдателями в дошкольных учреждениях Шерлока Холмса.

 

Для получения больших и лучших результатов необходимо развивать не только метод, и в него должно быть вложено гораздо больше энергии, но и как минимум должен быть зафиксирован язык, которым можно было бы пользоваться. В конце концов человек не бесконечен в своих способах самовыражения. У нас имеется ограниченное количество языков, и они могут быть легко каталогизированы и классифицированы. Что это за языки? Представьте себя в присутствии абсолютно постороннего человека. Он или она, как мы полагаем, является открытой книгой, которую мы сразу же способны прочесть. Мы не изображаем из себя ясновидящих или тех, кто умеет читать чужие мысли, мы не умеем пользоваться психоанализом, и у нас нет ни склонности, ни поверхностного знания, необходимых для хиромантии или френологии. Что мы можем увидеть нашим невооруженным взглядом и разумом? Какую информацию мы можем собрать посредством простого наблюдения без опыта и бесцеремонности? Перечислим. Мы можем наблюдать следующие категории проявлений: физический облик, позы, жесты, мимику, интонации голоса, характер речи, манеры и поведение (изменение и разнообразие всего вышеупомянутого). И из каждой из этих разновидностей наблюдения мы можем прийти к выводам сначала приблизительным, однако наращивая практическую уверенность, продолжая двигаться методом проб и ошибок. Метод, конечно, требует того, чтобы наблюдатель был «там целиком» и был готов быстро перейти от одной своей категории к другой. Это не единственный безопасный метод, доступный всем, но его использование приводит к двойному результату: он эффективен в своей непосредственной цели дать нам возможность «читать» людей все более и более полно и точно, и в то же время он заставляет наблюдателя все больше и больше развивать его силы в наблюдении, дедукции и рассуждении. В конце концов он достигает наивысшей человеческой способности: уверенной интуиции.

 

из «Психологических эссе»

 

перевод Т. Ровнер

 

 

Как не выдавать себя

 

 

Во многих случаях мы невольно показываем то, что хотели бы скрыть. Есть много ситуаций, в которых успех зависит от контроля за нашими проявлениями и где такой контроль необходим для нашего счастья и счастья других людей. Кто не может контролировать свои проявления, включая сюда не только выражение лица, но и жесты, движения, позы, манеру держаться, интонации голоса и прочее, на самом деле является ребенком. Мы не ожидаем от ребенка контроля над собой; его преимущество состоит в том, чтобы быть неконтролируемым. Но когда мы становимся взрослыми, мы отказываемся от детских качеств.

 

Первое, что нужно понимать, что все мы и во всех случаях прозрачны для любого опытного наблюдателя. Мы живем в стеклянном доме, сравнимом с прозрачным ульем, который позволяет пчеловодам наблюдать пчел в работе. Улей, в котором мы живем, – это наше физическое тело, и так как мы не используем в целом никакого реального контроля над ним, то все его движения, позы и жесты – это природные проявления наших внутренних душевных состояний. Например, я просыпаюсь утром и слышу мрачное известие. В моем теле сразу же проявляется моя депрессия. На моем лице появляются морщины, уголки губ сникают, мои жесты теряют живость, а моя осанка  – пружинность. Любой, кто знаком со мной, сразу же поймет, что что-то не так; и опытный наблюдатель, который никогда не видел меня раньше, в равной степени тоже это ощутит. Но это просто типичный случай нашего самопроявления, все наши состояния проявляются – от самых общих до самых мельчайших – в физических изменениях, видимых или заметных для стороннего наблюдателя. Но так как обычно такого опытного наблюдателя нет, то мы, должно быть, непрерывно себя выдаем и никогда не делаем ничего другого.

 

Если мы хотим обладать возможностью скрывать свои проявления, а не быть прозрачными для всего мира, первое, что нужно сделать, – самим стать наблюдателями. Очень немногие люди знают, как они выглядят, когда они находятся в том или ином настроении, или как именно они выдают свои субъективные состояния через позы, жесты, интонации голоса или манеру держаться. В качестве условия контроля за этими проявлениями необходимо ясно знать, каковы они. Таким образом, первым шагом к тому, чтобы не выдавать себя, является обнаружение и осознание того, как конкретно мы себя проявляем. Давайте научимся для начала видеть (и слышать) себя, как нас видят другие, а  позже может стать возможным научиться, как не быть увиденным. Но мы не можем даже начать учиться, как не выдавать себя, пока мы не узнаем, каковыми являются наши нынешние привычные выдающие нас манеры поведения.

 

Как это сделать? Систематически работать в духе экспериментального любопытства. Вам говорили, что вы выдаете себя, и вы хотите узнать, как же вы это делаете. Поставьте задачу наблюдать за собой, и особенно в такие моменты, когда вы склонны терять над собой контроль. Например, вы чувствуете раздражение. Тогда посмотрите в зеркало, и вы увидите, как лицо выражает раздражение. Говорите и слушайте интонации вашего голоса. Совершайте прогулки и наблюдайте за манерой держаться и осанкой. Или, например, вы находитесь в очень приподнятом настроении из-за чего-то. Просто наблюдайте, как совершенно невольно все ваши проявления и движения выражаются в самодовольстве. У каждого из нас есть ограниченный набор проявлений для всех состояний, которые мы испытываем; и наша первая задача – ознакомиться с нашим набором. Только когда мы будем наблюдать себя во всех состояниях, мы осознаем наши привычные способы проявления.

 

Следующим шагом является практика проявлений при отсутствии каких-либо выражаемых чувств. Это, конечно, нормальный процесс в подготовке актеров, но мы планируем это для высокой цели. Перед зеркалом, желательно трюмо, практикуйте совершенно хладнокровно, так сказать, проявления, которые, как вам представляется, подходят к тем или иным эмоциям или настроению. Представьте себе, к примеру, что вы только что получили известие о наследстве, а затем попытайтесь выразить свое душевное состояние соответствующими движениями. Или попробуйте сделать такое выражение лица, чтобы оно выражало удивление, негодование, подозрение, привязанность или даже вообще ничего. Эта проверка шкалы наших инструментов выражения очень полезна во многих отношениях. Но главное – из всего этого мы начинаем осознавать практическую раздельность наших выражений и внутренних чувств. Ибо очевидно, что если мы можем научиться выражать что-либо без чувства, мы можем научиться чувствовать без их выражения, что является наиболее важным элементом в искусстве «не выдавать себя».

 

Есть два дальнейших шага в этой науке. Первый – не выражать эмоции или настроения, которые вы чувствуете. Вам грустно, или вы обеспокоены, негодуете, или ревнуете, или подозрительны. Как раз в тот момент, когда вы переживаете одну из этих эмоций и невольно собираетесь выдать ее, сопротивляйтесь этому импульсу. Не позволяйте вашим мышцам приводить их действия в соответствие с настроением. Заставьте их по крайней мере вести себя тихо. Если это усилие по не выражению сделано в тот момент, когда наше тело страстно желает провозгласить во всеуслышание наши секреты, результаты оправдают себя. Нам не нужно будет быть уверенными в том, что мы достигаем уровня совершенного владения нашим выдающим себя телом; мы будем чувствовать и знать это. Человек, который может отказывать своим мышцам в их привычном удовольствии автоматически проявлять его настроения и эмоции, находится на пути к обретению величайших сил.

 

Последний шаг должен быть легким, если предыдущие шаги были действительно проделаны, т.е. не проделаны только в воображении. 

Он состоит в выражении противоположного или по крайней мере отличного от того, что вы чувствуете в данный момент. Предпоследний шаг, как мы уже видели, был не выражением текущих эмоций. Данный и заключительный шаг – это позитивное выражение, однако эмоций, отличных от непосредственно переживаемых в данный момент или противоположных им. Этим тоже можно предварительно заниматься перед зеркалом, перед  тем, как попытаться делать это в жизни. Вы чувствуете себя не в духе, несчастным и на пределе. Все и всё довольно отвратительно. Вы задаетесь вопросом, зачем вы родились. Вы чувствуете, что вам все надоело. Встаньте перед зеркалом и намеренно заставьте свое тело выразить противоположное этому унылому потоку смешанных мыслей, чувств и ощущений. Заставьте себя выглядеть светящимся, любящим и полным радости бытия; симулируйте физическое выражение эмоций, которых вы не чувствуете, притворитесь с помощью ваших поз, жестов, мимики, осанки, что вы чувствуете что угодно, но не то, что вы в действительности чувствуете, и симулируйте это так искусно, чтобы ваши манеры могли бы, как говорится, обмануть самого дьявола –  говоря кратко, ваши собственные темные настроения. Это, естественно, сложнее сделать в жизни.

 

С людьми, среди отвлекающих обстоятельств, это похоже на использование приемов джиу-джитсу за пределами гимнастического зала и в реальной обстановке. Тем не менее жизнь должна быть нашей целью, а реальные обстоятельства – доказательством нашего мастерства.

 

из «Психологических эссе»

 

перевод Т. Ровнер

 

 

Как учиться наблюдать

 

Наука – это организованное знание и научное наблюдение. Мы с большой легкостью допускаем, что наблюдение происходит естественным образом, что мы рождаемся «естественно наблюдательными». Но правда состоит в том, что большинство из нас ленивы от рождения, а наблюдение за рамками предметов первой необходимости становится непомерно трудным добровольным усилием. В результате мы живём в мире, о котором нам известно не намного больше, чем собаке или кошке; мы знакомы лишь с несколькими вещами из привычных ассоциаций; мы имеем шапочное знакомство с множеством вещей, но что касается наших научных наблюдений этих вещей, едва ли можно сказать, что в нас есть даже любопытство. Точно как во сне, мы принимаем самые поразительные вещи в жизни как само собой разумеющееся. Окруженные множеством таинственных объектов, мы едва ли замечаем их внешние оболочки. Немногие из нас могли бы ясно вспомнить на самом деле более одного из сотни обычных чудес, которые мы наблюдаем ежедневно.

 

Привычка немедленной классификации всех объектов (и людей), которая остается в нас с детства и от которой мало кто избавляется даже в преклонном возрасте на вещи, которые нам нравятся, и вещи, которые не нравятся, является тем, что усиливает нашу жизненную инерцию. Ясно, что в этом подходе нет никакой научности, по крайней мере в объективном смысле. Такая классификация может служить характеристикой нашего состояния, но с ней даже не начинается классификация и организация нашего знания о мире. Реальное наблюдение начинается только когда пристрастия и антипатии перестают расцениваться как критерии оценок; и всякая реальная наука выходит за пределы детской позиции «мне нравится» или «мне не нравится».

 

Но даже научное наблюдение слишком несовершенно в своих методах. Имея достаточные основания не доверять сочетанию фантазии с наблюдением, наука совершила глубокую ошибку, отказавшись от воображения; в результате чего квалифицированные ученые наблюдатели, как правило, хуже, чем кто-либо, видят вещи, какими они являются, и не воспринимают их как целое. Со значительной точностью они видят отдельные аспекты вещей, непрерывность и развитие единичных качеств. Они могут взвешивать, измерять, анализировать, рассчитывать время и траекторию движений в пространстве. Но вещи, которые они таким образом исследуют, не только в каком-то смысле умирают в их  руках, но и рассматриваются частями и редко в их целостности и ещё более редко как этапы процесса, у которого нет ни начала, ни конца.

 

Возьмем, например, такой объект как камень для мостовой. Краткое размышление покажет нам, что он очень интересен. Этот камень определенной геологической породы добыт из каменоломни и доставлен в город с близкого расстояния или издалека. Ему придана определенная форма, что подразумевает использование специальных инструментов. Он имеет определенный размер, и он уложен рядом с другими камнями в определенном порядке. Короче говоря, из реального положения одного камня осведомленный мыслитель мог бы дедуцировать знание о его родной цивилизации. Но этот процесс, каким бы он ни был редким, тем не менее является рассуждением, а не наблюдением, каким он должен быть. Наблюдения истинно понимаются как наблюдения, а разум их затем классифицирует и организует с тем, чтобы сделать из них вывод. Но то, что мы имеем в виду под творческим наблюдением, − это не ряд с трудом согласованных фактов, полученных в результате проведенных по различным направлениям наблюдений, а одновременное восприятие –  словно в один миг перед глазами предстает все, что можно узнать относительно предмета интереса.

 

Мы рассматриваем  камень для мостовой? Нам следует сразу и одновременно представить его происхождение, состав, историю, использование, его место в природе и его будущее.

 

Конечно, все эти восприятия не могут быть проявлены вместе, но понимание должно охватить их все одновременно. Для того чтобы записать все наши мгновенные восприятия, нам могут потребоваться целая книга и месяц времени; здесь важно не последовательное раскрытие, а одновременное осознание.

 

Так должно быть со всеми предметами, с которыми мы сталкиваемся. Мы не животные, чтобы не заботиться о мире, в котором живём, а это наша функция, и, следовательно, надежный источник нашего реального удовлетворения как людей – чтобы всё более и более полно осознавать природу, свойства, историю и назначение всего, что нас окружает. Представим, что жизнь должна будет значить для нас, если каждый предмет, от самого маленького до самого огромного, предстанет в наших умах во всех своих свойствах и связях. Это была бы, действительно, пробужденная жизнь в этом мире.

 

Однако такой вид мгновенного восприятия не приходит естественным путем, и даже, как можно было увидеть, не воспитывается обычным научным образованием. Он требует специальной культивации, достигаемой посредством намеренного усилия, продолжающегося в течение долгого периода. Определенно награда очень велика; но и усилие должно ей соответствовать.

 

Для начала желательно иметь несколько категорий или вопросов, которые могли бы организовать наши наблюдения. Давайте выберем следующее: происхождение, история, взаимосвязь, назначение и будущее. Сознательно применяйте эти категории или вопросы в отношении любого предмета, находящегося у вас под рукой, и отчитывайтесь перед собой относительно ответов, которые вы можете получить. Проделав это, старайтесь осознать их как целое. Посмотрите на объект снова, стараясь удерживать в уме и осознавать одновременно всё, что вы узнали о нём. Это является усилием реального воображения, а не разума или фантазии.

 

Сначала вы откроете, к своему удивлению, не только то, как много вы знаете и сколь многого не знаете, но и разницу в ощущении между наблюдением, размышлением, запоминанием, рассуждением, воображением и фантазированием. Эти процессы, как правило, означают для нас лишь названия. Мы различаем их только теоретически, только в наших умах. Они означают для нас столь же мало, как и алгебраические знаки. Но после нескольких упражнений в таком наблюдении, как это только что было описано, проявится определенное специфическое отличие этих мыслительных функций.

 

Нет необходимости искать странные объекты. На самом деле чем более нам знаком предмет, тем лучше. Мы используем тьму вещей, к примеру, в нашей повседневной бытовой жизни. От пробуждения до засыпания мы истощаем ресурсы земли, чтобы обеспечивать себя предметами первой и второй необходимости, а также предметами роскоши. Каждый из этих объектов имеет свою естественную историю, будучи в конечном итоге состоящим из субстанций природы, его социологической истории, став тем, что он есть в результате многовекового развития человечества и конкретной истории его производства и доставки к нам. Старайтесь собрать всё, что вы знаете об истории каждого объекта в одной вспышке постижения. Опыт, достигнутый в результате этого, щедро вас вознаградит.

 

из книги «Психологические упражнения и эссе»

 

(перевод Андрея Рыжова)

 

 

Как жить полнее

 

 

Время кажется для нас долгим или коротким в зависимости от того, является оно наполненным или пустым. Мы можем сравнить время с нитью, на которую нанизаны бусины. Когда бусины расположены очень близко друг к другу, мы даже не знаем о нити. Чем дальше они друг от друга, тем больше видна нить.

 

Однако в то же самое время, как мы жалуемся на собственную скуку или на то, что все неинтересно, также мы жалуемся, что в нашем распоряжении слишком мало времени. Когда мы осознаем течение времени, мы скучаем, а когда мы не осознаем этого, то время идет слишком быстро.

 

В целом мы принимаем бусины так, как они случайно нанизаны на нашу нить. Мы не выбираем, не создаем и не управляем случаями и событиями, которые происходят с нами, они просто сами нанизываются, немногие из них могут быть яркими и цветными и, возможно, из золота и драгоценных камней, но большинство из них – из обычного стекла. Также мы не утруждаем себя тем, чтобы оказаться в тех условиях, где бусины создаются, т.е. где все случается. И более того, это странно, но верно, что даже в обстоятельствах, наполненных происшествиями для некоторых людей, другие люди ничего не находят. Мужчина или женщина могут жить скучно и без особых происшествий в самых романтических обстоятельствах просто потому, что ничего не происходит именно с ними.

 

Жалобы бездействующих людей на то, что у них нет времени, конечно, неоправданны. Лекарство для них простое: они должны быть постоянно заняты. Но жалобы на время очень активных людей, чья жизнь наполнена и которые все же не находят жизнь достаточно полной, являются обоснованными. Вы живете на полной скорости, каждый момент заполнен, вы не жалуетесь, что жизнь пуста, а только слишком коротка. В целом двадцать четыре часа в день с вынужденным бесполезным сном – слишком мало времени для тех вещей, которые человек хочет и имеет возможность сделать, если бы не время. Есть ли лекарство от этого счастливого и несчастного положения вещей? Мы не можем продлить время. У нас уже есть все то время, которое у нас есть.

 

Рассматривали ли вы возможность удвоения или утроения и даже еще большего увеличения нити без уменьшения ее длины? По аналогии с нитью и бусинами очевидно, что вы не можете нанизать больше бусин, чем нить может выдержать, вы не можете заполнить жизнь временем полнее, чем позволит время. Но это возможно, по крайней мере иллюстративно – приладить новую нить рядом с первой и нанизать бусины, а затем, возможно, добавить еще и еще одну, создавая в результате целое пространство там, где сначала была только одна единственная нить.

 

Что такое Bремя, как мы обычно понимаем это? Единственный ряд последовательных событий. В каждый данный момент мы призваны сделать выбор между несколькими возможностями, и при каждом таком выборе мы, так сказать, жертвуем невыбранными возможностями. Время как последовательность – это просто реализация одной возможности из многих в каждый следующий момент. Если бы мы могли реализовать две возможности или три-четыре сразу, мы бы жили в двух, трех или четырех различных потоках времени. Наша жизнь, хотя и не более долгая, чем раньше, тем не менее, содержала бы больше времени. Мы проживали бы несколько обычных жизней сразу.

 

Но как это сделать? Не стоит пытаться больше втиснуть в один ряд. В лихорадочной спешке и суете возможно, в лучшем случае, лишь заполнить одну нить, как правило, событиями очень неустойчивыми и обыденными. С другой стороны, на первый взгляд кажется, что в равной степени невозможно увеличить нити  и выбрать осуществление нескольких возможностей сразу, особенно когда они появляются, чтобы исключить друг друга.

 

Главной трудностью, однако, является наше современное воспитание, которое дало нам представление о времени как просто об одной последовательности, и, естественно, мы считаем, что только одна последовательность возможна. Первое, что нужно сделать, это думать одновременно о событиях и осознавать одновременно события, которые в настоящее время мы воспринимаем отдельно и последовательно, а не все сразу.

 

Например, нет ничего более определенного, чем тот факт, что в каждый момент нашей бодрствующей жизни мы получаем сотни чувственных впечатлений, выполняем сотни более или менее заметных движений и являемся субъектом для сотни внутренних ощущений, таких как мышечные сокращения, дыхание, изменения температуры и кровяное давление. Получив любой определенный мотив для наблюдения и становясь сознательными относительно любого из них, мы можем изолировать его от остальных и уделить ему наше внимание. Но обычно мы даже не делаем этого. Для всего сознания, которым мы обладаем относительно чудесной чувственной жизни нашего тела, мы могли бы не иметь тела вообще или могли бы спать. За исключением особых случаев, когда наше тело настаивает на привлечении нашего внимания к себе, мы относимся к нему просто как к машине, не имеющей никакой реальной сознательной ценности.

 

Можно было бы предположить, что дело обстоит иначе с другими нашими нитями: нашей жизнью чувств и жизнью мысли. Но проанализировав, мы видим, что мы просто являемся спящими как относительно богатого потока нашей эмоциональной и интеллектуальной жизни, так и для жизни физической. Это верно, что некоторые люди более, а другие менее сознательны относительно одного из трех потоков жизни. Люди интеллекта более осознанны относительно своих мыслей, нежели в чувствах и физической жизни. Эмоциональные люди более осознанны относительно своих эмоций. Просто чувственные люди более осознанны относительно своей физической жизни. Но, во-первых, ни один из этих типов людей на самом деле не осознает больше, чем один аспект жизни, в котором он специализируется. Интеллектуал осознает лишь немногие процессы мысли, художник осознает лишь немногие из его эмоциональных потоков; чувственный человек осознает лишь немногие из его физических ощущений. И, во-вторых, очень и очень немногие люди могут быть даже периодически и частично сознательными одновременно относительно двух потоков, и еще меньше людей могут когда-либо прийти к одновременному осознаванию всех трех.

 

Теперь если мы предположим, что каждый из этих трех способов или видов переживания является нитью времени и что каждая нить всегда заполнена бусинами, то, очевидно, мы можем по крайней мере утроить наше время и, следовательно, нашу жизнь, начав одновременно осознавать все три последовательности событий. Иными словами, одновременно осознавая наши физические движения и ощущения, наши чувства и наши мысли, мы будем вести в реальности три жизни сразу, реализуя три возможности в любой момент.

 

Естественно, это не легко. Начните с попытки осознавать ваши движения и физические ощущения, когда они на самом деле происходят. Попробуйте осознавать все больше и больше, что делает ваше тело. Позже пытайтесь замечать ваши изменяющиеся потоки чувств, однако не прекращая осознавать свои физические проявления. И наконец попытайтесь осознать потоки своего мышления и соедините эти наблюдения с предыдущими наблюдениями или с осознаванием своей физической и эмоциональной жизни.

 

Тем самым, если вы будете настойчивы в этом, вы утроите свое время и обогатите вашу жизнь. Этот метод не является интроспективным и не является анализом. Вам не нужно думать об этом, а только осознавать, а осознавать в полной мере – это значит быть полностью сознательным.

 

Из «Психологических эссе»

 

Перевод Т. Ровнер

 

 

Бодрствуем ли мы?

 

 

Ораж исследует сон и бодрствование как факты и метафоры нашего физиологического и духовного состояния.

 

КАК мы можем доказать себе в любой установленный момент, что мы не спим или грезим? Жизненные обстоятельства иногда так же фантастичны, как обстоятельства сна, и меняются с той же скоростью. Что, если мы должны проснуться и найти, что бодрствование есть сон и наши нынешние сны и грезы – только сны внутри сна?

 

Существует традиционная доктрина, обычно ассоциирующаяся с религией, но время от времени захватывающая большую литературу, что наше сегодняшнее пробужденное состояние вовсе не является пробужденным. Оно конечно же  не является ни ночным сном, ни обычным сомнамбулизмом или хождением во сне; но оно, как говорит традиция,  является особой формой сна, сопоставимой с гипнотическим трансом, в котором, однако, вместо гипнотизера существует внушение или самовнушение. Сначала, с момента рождения и раньше, мы находимся под внушением, что мы не пробуждены полностью; везде нашему сознанию внушается, что мы должны видеть грезы об этом мире, как наши родители и друзья. Маленькие дети, как известно, сначала с трудом отличают эти фантазии, то есть их прочие дневные грезы и грезы, в которых живут их родители. Позднее, в детстве, когда наступает настоящее внушение, самовнушение держит нас в этом состоянии более или менее постоянно. Наши друзья, соседи и все объекты, постигаемые нами, действуют как наркотики и внушение грез. Мы больше не протираем наши глаза, как в детстве, сомневаясь в реальности этого мира. Мы полностью убеждены не только в том, что он реален, но что другой данности не существует. Мы спим, но в убежденности, что пробуждены.

 

Религия, и это очевидно, предполагает, что смертная жизнь – это форма сна, из которой возможно пробудиться к вечной жизни. Новый Завет, к примеру, постоянно использует образы сна и пробуждения. Согласно Евангелию и Апостольским Посланиям, мы спим вместе с Адамом и просыпаемся вместе с Христом; и рефрен доктрины таков, что мы должны стараться пробудиться из нашего теперешнего бодрствующего состояния и «родиться заново». В современной литературе среди писателей эту идею используют Ибсен и Герберт Уэллс. В пьесе Ибсена «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» и новелле Уэллса «Когда спящий проснется» в самих  заглавиях предполагается, что мы, люди, спим, но можем проснуться.

 

Разумеется, трудно убедить себя, что мы спим. Спящий человек посреди сна не может разбудить себя. Сон может быть таким неприятным, что разбудит его; или он проснется естественным образом; или его могут растолкать, чтобы разбудить. Очень редко бывает, что человек может самостоятельно разбудить себя. И еще труднее пробудиться от гипнотического сна. И если из этого относительно легкого состояния сна нам трудно пробудиться по собственной воле, можно себе представить, насколько трудно добровольно пробудиться из глубокого сна и грез о нашем бодрствующем состоянии.

 

Но как мы можем убедить себя, что мы действительно пребываем в некой форме сна, если, как нам кажется, мы на самом деле бодрствуем? Через сравнение двух основных состояний сознания, известных нам, и наблюдая их поразительно схожие черты. Что, к примеру, является главными чертами нашего обычного сна, узнаваемыми среди всех грез, которые мы можем вспомнить? Сон случается, то есть мы и не инициируем его умышленно, и не создаем его образы и события. И в этом отношении он походит на бодрствование, в котором мы не предопределяем наш опыт, мы не создаем и не изобретаем образы и события, которые встречаем изо дня в день.

 

Другой общий элемент нашего сна и бодрствующего принципа – это непостоянство нашего поведения. Мы иногда ужасаемся, иногда радуемся, что напоминает, как мы ведем себя в ситуации сна. Правда в том, что каким бы ни был наш образ действий, унизительным или льстящим нашей гордости, мы не можем создать его иным образом. Наши тревоги или удовольствия – это единственное, что сообщает нам о предположительном открытии наших бессознательных «я». Но как, в конце концов, эти обстоятельства отличаются от обстоятельств наших грез наяву? В грезах наяву мы также высекаем жалкие или достойные образы не по определенному замыслу, но как получится; и наши сожаления или удовлетворения равно случайны в действии определенного  эпизода на нашу гордыню. Но можем ли мы искренне сказать заранее, что, что бы ни случилось, мы поведем себя так-то и так-то, а не по-другому? Не подвержены ли мы внушению момента и вынуждены быть унесенными прочь от собственных решений гневом, алчностью, воодушевлением? Точно как во сне, наше бодрствование всегда удивляет нас, и мы постоянно поступаем так, как и не представляли, что можем себя вести. Также можем ли мы, оглядываясь назад, искренне сказать, что были способны действовать лучше или хуже во вчерашней ситуации? Если бы это повторялось точно, мы, несомненно, могли бы. Но если взять все так, как это было, с теми нами, какими мы были тогда, то не возникнет много отличий от какого-нибудь ночного сна, испытанного нами.

 

Серьезное исследование параллелей между двумя состояниями – сна и бодрствования – обнаруживает множество других сходств. Еще одно следует упомянуть здесь – скрытое сходство наших воспоминаний в отношении опыта этих двух состояний. Верно то, что о бодрствовании мы сохраняем более или менее непрерывное воспоминание, тогда как наши сны представляют собой серии прерывистых воспоминаний. Но кроме этой специфической разницы, наша способность помнить, кажется, ведет себя одинаково относительно обеих форм опыта. Мы знаем, насколько трудно вызвать по своему желанию воспоминание сна предыдущей ночи; сон был ярким, и все его детали были в нашем сознании по пробуждении; но немедленно все исчезло, не оставив после себя и обрывков. Воспоминание о вчерашнем дневном бодрствовании не настолько ненадежно или капризно в основных чертах; но где же сегодня яркие детали вчерашнего? Мы ясно видели тысячу и один объект, мы даже следили за ними. Мы слушали беседу, говорили, наблюдали за людьми и предметами на улицах, читали книги и газеты, читали и писали письма, ели и пили, делали или воспринимали тысячи объектов или действий, никто не может перечислить, сколько. Это было только вчера, во вчерашнем ярком бодрствовании. Как много из этих деталей осталось в нашей памяти сегодня; или как много мы можем при любом усилии вспомнить? Так же полно, как и ночные сны, масса наших дневных снов о вчерашних днях исчезает в забвении нашей неосознанности.

 

Могут возникнуть опасения, что есть что-то болезненное в вышеупомянутых размышлениях и что усилие увидеть наше бодрствование как только особую форму сна должно ослабить важность сна для нас и нашу – для него. Но такое отношение к возможному и вероятному факту само по себе является патологически неуверенным. Правда, что, как и в ночных снах, первый симптом пробуждения – подозрения, что человек спит, а первый симптом пробуждения из бодрствующего состояния (второе пробуждение в религии) – подозрение, что наше теперешнее бодрствующее состояние подобно сну. Осознавать, что мы спим, – значит, быть в направлении пробуждения и осознавать, что мы лишь частично бодрствуем – первое условие становления и сотворения себя более пробужденными.

 

 

Как стать человеком мира

 

 

У молодых домоседов, как говорит Шекспир, чрезвычайно недалекий ум, и, хотя в этот афоризм необходимо внести изменения и включить «домашние» мысли, а не только форму, в целом это похоже на правду. О сельском жителе, который всегда был сельским жителем, нельзя сказать, что он знает гораздо больше о мире, в котором он живет, чем его собака. Правда, он нередко достигает значительной проницательности, но это не то же самое, что знание. Факт остается фактом, что никогда не путешествующий затворник, как правило, является человеком скудного интеллекта.

 

Так называемые люди мира более широко знакомы с людьми и вещами. Они путешествовали и видели не только свою собственную, но и другие цивилизации. Они находились бок о бок со многими различными типами людей. Они видели на практике различные формы религии и морали. Они знают, что мир очень разнообразен, и в результате терпимы к различиям, которые они видят в их непосредственной близости.

 

Но наши люди этого мира, особенно те, кто себя к ним причисляет, по-прежнему только относительно являются людьми мира. По сравнению с сельскими жителями они могут быть людьми, но по сравнению с реальным человеком мира они в лучшем случае являются неуклюжими подростками этого мира. Чтобы сформировать разум человека этого мира, требуется гораздо больше, нежели путешествовать и видеть многих людей. Наш зрелый человек должен использовать все свои способности, включая в первую очередь свое научное воображение. Только развивая научное воображение, мы можем достичь широких представлений о мире, в котором мы живем. Только живя истинными и великими идеями мира, мы расширяем и углубляем свой ум. И, наконец, только путем ежедневного созерцания великих явлений нашего мира мы возвышаем свой ум или характерные качества реального взрослого человека мира. 

 

Великих идей мира не очень много, и они не умозрительны. Их немного, и они являются фактами. Тот, кто попытается понять их творчески как факты и постоянно удерживать их в уме, уже возвышает свой ум, ибо этот процесс достигается за счет восходящих идей, то есть через созерцание все более и более содержательных фактов об окружающем мире.

 

Начнем с самых простейших из великих фактов о нашем мире. Земля является планетой, на которой в данный момент живут 2000 миллионов человек в условиях природного царства, состоящего из минералов, растений и животных. Эти 2000 миллионов человек рассредоточены по миру от крайне холодных мест до самых тропиков и от уровня моря до высоты Гималаев. Они различны по расовым и национальным признакам и по уровню их социальной культуры, начиная с неолитического периода до периода аэропланов. Из этих 2000 млн человек миллион рождается каждый месяц, и, скажем, миллион людей умирает каждый месяц. Таким образом, они различаются по возможной продолжительности человеческой жизни от секунды до 150 лет. В этот промежуток, в каждый данный момент любой  возможный опыт для человечества является страданием или наслаждением, ощущается любая боль, испытывается любая радость, осуществляется любая деятельность, испытывается любое состояние будь то сознательное или бессознательное. Если бы мы могли представить существо, чьими клетками были бы 2000 миллионов людей, оно бы одновременно осознало все, чем может быть человек по своей природе.

 

Эта процессия, идущая по нашей планете, шла так долго, как разум может это вообразить. Буквально множество, возможно, сотни цивилизаций предшествовали нашей. Под Карфагеном шесть цивилизаций, почти без названия, лежат погребенные одна под другой. Под тоннами песка в пустыне Гоби благодаря случаю обнаружены цивилизации под цивилизациями, наслаивающиеся как геологические залежи, и каждая – без названия. Поэтому так давно, как мы можем подумать, и еще раньше земной шар был местом действия этой огромной процессии человеческой жизни, и никто не может предвидеть ее будущее.

 

Откуда пришла эта процессия на сцену нашей планеты? И куда она идет? Она приходит через таинственный процесс рождения, каждое новое поколение рождается от своих предшественников. Она уходит через то, что мы называем смертью, процесс еще более загадочный, чем рождение. Человеческая жизнь на планетарной шкале подобна человеческой жизни на индивидуальной шкале, как описано у англо-саксонского поэта: она летит из темноты в темноту через освещенный промежуток, который мы называем жизнью. Но даже наша огромная планета как она есть по отношению  к нам – это еще не весь мир, в котором мы живем. Наша планета является лишь провинциальным городом, столицей которого является солнце, а солнце опять же является только одной столицей среди мириадов столиц, которые мы называем Млечным Путем. Наконец, Млечный Путь является лишь одним из бесчисленных звездных континентов, которые составляют небесный мир.

 

Давайте попытаемся подумать о себе, где мы в действительности находимся. Мы принадлежим биологическому процессу, ранними этапами которого были минералы, растения и животные. Мы составляем в любой момент около 2 млрд. Наш вид существовал на этой планете и в такой же форме и разновидности так долго, как мы можем представить, и он, по-видимому, будет продолжен в том же виде и разнообразии так долго, как мы можем предвидеть. Планеты зависят от Солнца, которое, в свою очередь, зависит от Млечного пути, который в свою очередь, является частицей или, возможно, органом звездной Вселенной, огромного и всеобъемлющего мира. И в самом деле мы являемся обитателями не жалкого города, но кто из так называемых людей мира сегодня начинает видеть хоть краешек мира, в котором он живет?

 

Иногда полагают, что созерцание таких фактов с неизбежным признанием, которого эти факты требуют от нас, что мы чрезвычайно невежественны и глубоко несведущи, вредно для ума. Это может быть вредно для некоторых умов, такие факты – не молоко для питания младенцев! Но они являются пищей для сильных, и, несомненно, нет лучшего упражнения для развития научного воображения, рассчитанного на укрепление и повышение качества ума, чем неуклонное видение нашего мира и видение его как целого. Очевидно, что видение целого является первым условием видения его частей в соотношении с целым. Нам могут сказать, не хвалясь знанием целого, что это картина мира, которую мы только что построили и которую каждый может перестроить для себя. Всегда сознательно помня это целое, мы можем быть уверены, что части когда-нибудь займут должные места. С другой стороны, без видения целого части буду постоянно меняться местами друг с другом. Столичный ум – тот, который осознает весь мир, в котором он живет. Провинциальный ум – тот, который никогда не путешествовал во времени и пространстве.

 

из «Психологических эссе»

 

перевод Т. Ровнер

 

 

Экономия нашей энергии

 

 

Ораж исследует то,  как мы теряем большую часть нашей физической, ментальной и эмоциональной энергии каждый день. Он вносит предложения о том, как она может быть сэкономлена для цели служения сознательному развитию.

 

Человеческий организм – машина, способная к совершению работы; и текущая энергия извлекается из еды, воздуха и впечатлений. Мы поглощаем еду, мы вдыхаем воздух, и через наши органы чувств мы получаем впечатления; и взаимообмен между этими тремя формами питания создает различные энергии, которые мы проявляем. Эти энергии существуют в трех видах: физическом, эмоциональном и ментальном; и для каждой из этих энергозатрат необходимо создавать в себе смысл. Мы не можем, возможно, тратить больше, чем получаем. Мы не можем не только делать физически больше, чем позволяет наше питание, но мы не можем чувствовать и думать больше, чем допускают соответствующие поступления. Мы «устаем» от мышления и не можем больше думать; и мы «устаем» чувствовать и не можем больше чувствовать, особенно когда мы устаем от физических напряжений. Утомление в любом из этих отношений означает одно и то же, а именно то, что мы временно выработали наш запас энергии. После сна или еды, смены воздуха или ситуации мы сможем чувствовать и думать снова; но в настоящий момент мы опустошены.

 

Существуют, однако, две степени утомления – воображаемое утомление и реальное. Для людей довольно распространено думать, что они устали, хотя на самом деле  нет. Охваченные каким-то новым побуждением, они удивляются себе, что энергией, которую они нашли, они обладают. В физических терминах этот феномен иногда называется «вторым дыханием»; как будто существует второй резервуар энергии, который начинает использоваться, когда первый опустошен. Тот же феномен может иметь место в случаях чувствования и мышления – только обычно мы сдаемся после того, как заканчивается «первое дыхание». Но мы можем, так сказать, продолжать работать после нашего первого утомления до второго дыхания или резерва.

 

Действительная усталость, как выясняется уже только лишь из первого утомления, возникает, когда второй или, возможно, третий резервуар опустошается. Тогда отдых и восстановление необходимы, или машина сломается. Наша машина так сконструирована, что практически каждый день мы создаем в себе избыток трех видов энергий. Мы не затрачиваем больше, чем маленькую часть поступлений. Однако все растрачивается; и мы ложимся в кровать уставшими, опустошенными. Почему же так?

 

Человеческая машина может сравниться с трехъярусным домом, каждый этаж из которого отведен для особой формы работы. На нижнем этаже мы ведем нашу физическую жизнь; на втором этаже мы ведем нашу эмоциональную жизнь; и на верхнем этаже – нашу интеллектуальную жизнь.

 

Так вот когда мы работаем на одном из трех этажей, не обязательно, что другие этажи тоже должны работать. Мы не включаем свет во всем доме, когда пользуемся одним этажом. Это будет тратой света. Подобным образом мы не должны использовать энергию на всех трех ярусах нашего организма, если мы, в общем-то, используем один. Например, если мы думаем, нет необходимости телу также тратить энергию; или если мы работаем физически, нет необходимости в умственных блужданиях и в трате энергии ни на что. Мы должны учиться изолировать наши энергии на каждом этаже по желанию, таким образом, машина не движется, если мы не присутствуем в комнате для управления ею.

 

Все «бессознательные» действия растрачивают энергию; только сознательные действия сберегают ее. Первый принцип экономии – таким-то образом задействовать себя сознательно и добровольно и не допускать никакой активности ускользать от нашего внимания или утекать энергии самой по себе. Три главных источника потерь соответствуют трем ярусам нашего организма; и они могут быть определены как потери через бессознательные мускульные усилия, потери через умственное блуждание и потери через беспокойство.

 

Просто исследуйте состояние ваших мускулов прямо сейчас. Заметьте, что, по всей вероятности, вы сидите с абсолютно ненужными напряжениями. Ваши ноги переплетены, мускулы вашей шеи туго натянуты, ваши руки не свободны. Все это означает, что у вас горит свет в комнатах нижнего этажа, хотя фактически он вам не нужен; и счетчик прокручивает вашу энергию без пользы. Исцеление  –  в расслаблении тела, когда оно не используется. Всегда, когда вы не используете тело, оставьте его свободным. Из-за старых привычек тело не может расслабиться самостоятельно; но его можно обучить этому; и последующее сохранение энергии огромно.

 

Думать бесцельно – значит, оставлять свет на верхнем этаже, когда он не особенно нужен. Но так делают все. Понаблюдайте за соседними к вам пассажирами в автобусе или поезде. Они не вовлечены в решение какой-то определенной проблемы. Их умы просто бегают вокруг событий дня, или вчерашнего дня, или прошлого года. Они не пытаются достичь какого-то заключения; они фактически не мыслят. Но их механизм, по сути, работает над ассоциацией идей; и так как он перемалывает случайные воспоминания и образы, он потребляет энергию. И когда позднее нам действительно понадобится подумать и использовать наш мозг для определенной цели, мы обнаружим, что наш дневной запас энергии исчерпан. Лекарство в том, чтобы никогда не думать бесцельно. Когда вы улавливаете, что ваш разум думает сам по себе – грезит, размышляет, погружен в мечтательность, теряется в воспоминаниях, – заставьте его думать определенным образом. Пересказывайте таблицу умножения в обратном порядке или повторяйте про себя стихи. Сочиняйте письмо или речь. Четко продумайте завтрашнюю работу. Точно вспомните события дня. Делайте что-нибудь таким образом, чтобы вам хотелось делать это, но не позволяйте вашему уму уставать. Это усилие, чтобы заставить ум работать, может показаться утомительным; но на самом деле оно освежает. Оно использует кровь; тогда как бессознательная и бесконтрольная мысль – это просто кровотечение до изнеможения.

 

Беспокойства или невольные ощущения – это третья причина утомления; и она даже более распространена, чем мыслительные и телесные растраты. Как сказал Шелли: «Мы смотрим до и после и вздыхаем по тому, чего нет». Позволять себе переживать события вчерашнего или завтрашнего дня – это не просто абсурдно, потому что они не присутствуют, а существуют только в памяти или воображении; но эта привычка лишает нас энергии для сегодняшних чувств. Мы называем сентиментальными тех, кто пребывает в чувствах или событиях прошлого или будущего. Свет на их втором этаже всегда зажжен. В то же время хорошо известно, что сентиментальные люди не чувствуют интенсивно именно настоящие ситуации; они варятся во вчерашнем, варятся в завтрашнем дне, но никогда не варятся в настоящем.

 

Лекарство заключается в концентрации внимания на персоне или ситуации, непосредственно присутствующих. Здесь, прямо напротив нас, – и не в памяти или воображении – вещь, которую нужно прочувствовать, симпатизируя или помогая. Позвольте завтрашнему и вчерашнему дню самому заботиться о себе. Те, кто практикуют эти три метода, очень быстро обнаружат в себе больше энергии, с которой они знают теперь, что делать. Им будет трудно утомляться.

 

 

Может ли интуиция быть приобретенной

 

 

Интуицию проще описать, нежели определить. Это не мысль и не чувство. Может быть, это своего рода химическое соединение обоих. Как мы знаем, ее результаты принимают форму быстрых оценок обычно при недостаточных свидетельствах для логического вывода. Там, где разум является пешеходом и проходит весь путь факт за фактом, интуиция скачет, прыгает и летит к выводам. Это природный дар, и он «…дышит, где хочет» (Иоанн 3:8). У некоторых людей она  есть, у других нет, у некоторых меньше, у других больше. И, в общем, она более распространена у женщин, нежели у мужчин. Умозаключения, к которым приходят интуитивно, часто бывают поразительно правильными,  хотя они не совсем надежны. Даже сами интуиты достаточно научились из опыта, что им следует подвергать сомнению свою собственную самую ясную интуицию. Интуиция, по сути, имеет характер предположения, и хотя она может достигать высокой степени возможности и в конце концов может оказаться правильной, только очень отважный человек свяжет с ней свою веру до получения доказательств.

 

Родство интуиции и предположения предлагает одно из средств развития и воспитания дара. В детстве мы все были знакомы с играми в загадки, и интересно отметить, что разгадывание является одной из естественных наклонностей юного ума. Обычно наши родители и учителя препятствуют этой тенденции изо всех сил и пытаются заменить догадки рассуждениями. Они могут быть мудры, развивая интеллект, но разве они разумны, культивируя его за счет возможного развития интуиции? Предположим, что тенденция к догадкам, проявленная у всех одарённых богатым воображением детей, должна быть зародышем дара интуиции и что с помощью преднамеренной культивации этого способа получения выводов интуиция может быть развита с возрастающей степенью надежности; не следует ли нам обладать двумя силами, тогда как сейчас, как правило, у нас есть только одна? Если интуицию сравнить с размышлением как полет с ходьбой, не можем ли мы развивать оба способа передвижения, не жертвуя одним в пользу другого? Мы предлагаем, по сути, сознательную культивацию у детей привычки угадывать наряду с культивацией размышления. Игры на угадывание следует поощрять на детских вечерах, а также упражнения на угадывание должны сознательно разрабатываться и практиковаться в школах для молодежи.

 

Для взрослых возможные способы развития интуиции должны естественно быть иными. Взрослые не могут воскресить ранние тенденции детства, они не могут стать снова детьми и продолжить рост оттуда, где остановились. Во всяком случае средства не те же самые. С помощью каких средств, если таковые имеются, взрослые могут попытаться исправить дефекты их образования в юности и развить дар, который был запущен, если не полностью уничтожен?

 

Этот дар, как мы видели, не может основываться на мыслях и чувствах, как их обычно понимают. Существует ли тогда возможный процесс, который не является ни первым, ни вторым и в то же время не является детским угадыванием, но который по крайней мере родственен интуиции и может давать все более удовлетворительные результаты? Мы считаем, что существует, и нам следует дать этому процессу название «психологическая работа», чтобы отличать его от обычных мыслей, чувств и угадывания.

 

У вас есть друг, с которым вы недавно разошлись в большей или меньшей степени из-за пустякового вопроса. Существует непонимание между вами, которое ни одна из сторон не способна устранить. И он, и вы пытаетесь, но ваши усилия только усугубляют ситуацию. Что же можно сделать? Попробуйте сделать следующее: напишите письмо, как если бы ваш друг написал вам, которое будет полностью удовлетворять вас, если бы вы его получили. Вложите в точные слова, что бы вы хотели, чтобы ваш друг написал или сказал вам. Вы обнаружите, что это усилие ума − это не просто размышление, не чувства или догадки; поскольку у вас есть средства для проверки его верности. Это и есть преднамеренная интуиция или, как мы это назвали, психологическая работа.

 

Или, например, у вас есть сомнения в том, что некоторые люди на самом деле думают о вас. Узнать их мнение о вас будет иметь большую ценность. Может быть, ваше будущее зависит от их мнения, но пока вы не уверены, что это такое. Здесь опять-таки есть возможность спланированной психологической работы. Представьте себя в их положении, и их попросили выразить искреннее мнение о вас. Запишите действительными словами, как вам представляется, что они скажут, если их попросят. Вы будете поражены, узнав, во-первых, насколько отличными будут их оценки от того, что вы сейчас ожидаете, и, во-вторых, насколько близко это будет в своем приближении к истине. В нас есть что-то, что никогда не обманывает нас, и такое усилие, которое мы только что описали, является одним из средств достижения сознательной самореализации истины, которая имеется в нас.

 

Одно из самых распространенных переживаний в жизни – получать и наносить ненамеренные обиды. Люди, в иных отношениях достойные, ведут себя в чем-то неправильно, в результате чего у вас пропадает желание сохранения с ними дальнейших отношений. Без точного знания причин вы с ними расходитесь. С другой стороны, люди, которые однажды подружились с вами, перестают проявлять интерес к вам. Вы не знаете причину этого охлаждения или равнодушия и относите это к их капризам. В обоих случаях небольшое психологическое усилие, возможно, приведет к ясности.

 

В отношении первого случая сознательно попытайтесь обнаружить, что оттолкнуло вас от ваших знакомых, а потом так же сознательно представьте себе, что он или она должны были сделать или теперь должны сделать, чтобы снова завоевать ваше расположение. Не достаточно знать, что вы хотите, чтобы к вам относились по-другому. 

 

Вы должны попытаться подумать просто о том, как вам хотелось или как хочется сейчас, чтобы к вам относились. Также не важно, чтобы ваш друг действовал в соответствии с вашим открытием; вам не нужно говорить ему, что он должен был сделать или что ему следует делать сейчас. Ваше собственное понимание, к которому вы таким образом пришли, будет иметь достаточную ценность само по себе.

 

В вашем случае, когда есть непонимание, сознательно переходите к событиям, связанным с последней встречей, помня об этих двух вопросах: чего мой друг ожидал от меня в тот момент, и что я ему дал? Усилие ответить на эти вопросы откровенно – это не только упражнение в интуиции, но, между прочим, и помощь в устранении старого непонимания и предотвращении нового. Многие такие упражнения откроются искренним ученикам; все, имеющие непосредственную практическую ценность, выводящую их из категории игр, и в то же время развивающую ценность, которая выходит за пределы даже  непосредственной ценности. В целом они носят характер христианского учения, как обычно этому учили, но редко практиковали: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лука 6:31). Посредством только размышлений и чувств мы никогда не сможем быть практикующими христианами. Только благодаря развитой интуиции мы с  уверенностью можем достичь истины, касающейся и того, как поступают с нами, и, следовательно, того, что мы должны сделать для нашего ближнего.

 

из «Психологических эссе»

 

перевод Т. Ровнер

 

 

Ежедневно умирая

 

 

Те, кто пережил смерть, говорят, что перед  заключительным прыжком в бессознательное вся человеческая жизнь в картинах разворачивается перед ними. Ни одна деталь панорамы событий не пропущена, и каждые цвет, форма и движение воспроизводятся во всем своем первоначальном блеске. Истинно ли это для всех случаев или только в случаях смерти от утопления, на которые свидетельства чаще всего ссылаются, – смысл не меняется. В первую очередь есть факт, который отчетливо демонстрирует продолжительное качество впечатлений, которые мы получаем, помним ли мы их сознательно или нет. Где-то в нас их записи остаются такими же ясными, как и в день, когда они были впервые запечатлены. И на втором месте факт, что такой феномен происходит в момент, когда, по-видимому, что-то, называемое нашим сознанием, покидает наше физическое тело, что наводит на мысль об использовании этой энергии вспоминания прошлого, совершая что-то в те моменты, когда мы имитируем смерть в виде отхода ко сну.

 

Сон и смерть похожи в том, что они бессознательные состояния, в которые мы обычно переходим в результате постепенного процесса; засыпая или умирая. И если бы это было правдой, что на последнем переходе мы вспоминаем всю нашу предшествующую жизнь, не было бы более вероятным то, что, переходя от бодрствования ко сну, мы вспоминаем события дня; или по крайней мере что такое воспоминание могло бы быть более легким, чем в любое другое время? Если время для пересмотра жизни в картинках – это смерть, то время для пересмотра дня в картинках – это сон.

 

Важно понимать, что пересмотр до смерти, как сообщается выжившими, никогда не бывает строгим или нравоучительным, не бывает объектом для размышлений или чувств. Как это ни странно, пересмотры появляются, созданные совершенно беспристрастно и непредвзято, без привязанности и без комментариев. Более того, они существуют исключительно в виде картинок; нет разговоров и нет текста.

 

Следуя этому намеку, наши ночные пересмотры дня могут предположительно быть того же порядка. День представляется в виде картинок; события дня с собой как центральной фигурой просматриваются без удовлетворения или сожаления, без страха и надежды; они беспристрастны и безлики.

 

Фактически, создаем мы такой пересмотр или нет, это едва ли относится к нашей цели совершать его сознательно. Если мы обнаруживаем, что это происходит, так сказать, самопроизвольно, то наша задача стать осознающими и наблюдающими оказывается, таким образом, гораздо более простой. Но даже если это не может быть естественным, ценность, вытекающая из попыток, слишком существенна, чтобы пренебрегать ею.

 

Прежде всего, нет ничего лучше, чем удерживать внимание к себе на протяжении дня, чем исследовать видение нашего дня, иллюстративно воспроизведенного ночью. Как если бы нас сопровождала повсюду кинематографическая камера и фильмы каждого дня проецировались на экран в нашей спальне каждую ночь. Разве не вынуждает нас предполагаемый показ следить за каждым нашим шагом? Польза в отношении возрастающего внимания за день будет неоценимой. Собранное за день относительно возрастающего внимания будет бесчисленным.

 

Затем (даже без какой-либо нравоучительной цели) повторение дня в виде картинок может быть наивысшей ценностью как урок в самопознании. Мы должны начать быть способными видеть себя, какими мы предстаем перед другими, и, как следствие, развивать толерантность к недостаткам и угловатостям других людей; обычно мы терпимы только к себе.

 

И опять же польза от попыток вспомнить день во всех деталях является бесценной. Память, воля, концентрация и сила непрерывного внимания – все пускается в ход. Невозможно практиковать такой пересмотр постоянно без переживания усовершенствования во всех отношениях. Упражнение, просто полезное в каком-то случае, оказывается бесценным в отношении ментального развития. Это едва ли не специфическое средство от посредственности. Есть и другие преимущества, но их раскрытие можно опустить. Сейчас мы должны рассмотреть сам метод.

 

До отхода ко сну начните медленно считать про себя серии простых чисел вперед и назад, например, 2, 4, 6, 8, 10 – 10, 8, 6, 4, 2. Продолжайте повторять ритмично. Заставьте ритм двигаться почти, но никогда не полностью автоматически, намеренно пытайтесь представить себя таким, когда вставали этим утром.

 

Вы пробудились, встали с кровати, приступили к одеванию, завтраку, чтению газеты, сели в автобус и так далее. Пытайтесь следовать этой последовательности иллюстративного наблюдения себя от момента к моменту точно, как будто вы прокручиваете фильм. Сначала вы найдете это упражнение трудным по трем причинам. Необходимость постоянно считать будет представлять проблему на этой стадии. Тем не менее продолжайте ради факта, что счет занимает мыслящий мозг и таким образом естественно позволяет изобразительной памяти легче работать. Помните, что одна из наших целей – совершенно не  думать о том, что мы представляем. Мышление не только препятствует изобразительному воспроизведению, оно неуловимо, но неизбежно искажает картины. По многочисленным причинам думающий мозг должен быть занят, пока идет показ; и нет более простого способа, чем счет.

 

Вторая трудность заключается в постоянном прерывании из-за провалов в памяти. Вы очень хорошо начинаете, но как только представляются всего пять минут дня, как теряется воспоминание, что вы делали следующим. Пытаясь вспомнить, вы почти всегда прекращаете счет; и как только вы залатали фильм и начинаете снова, как он прерывается еще раз. Не отчаивайтесь. Все без исключения сталкиваются с такой же вещью. Множественные провалы нового умственного упражнения не являются доказательством умственной слабости; факт в том, что это упражнение такого нестандартного характера, что даже величайшие интеллектуальные гении ошибаются, когда впервые начинают его. Можно сказать, что это упражнение в равной степени возможно для всех; оно беспристрастно. Более того, возможно практиковать его, пока фильм дня разворачивается сам по себе без сознательного усилия. В точности как тонувшие описывали, что фильм их жизни проходил перед ними, так же и те, кто овладел этим упражнением, сообщают, что события дня, как они были записаны в сознательной или бессознательной памяти, представляются в своих первоначальных форме и цвете. Прерываний, часто повторяющихся вначале, становится меньше. Из-за неопытности оператор постоянно разрушает фильм, настойчивый ученик становится искусным. И его вознаграждением является не только пересмотр дня, но и контроль ума, который сделал этот пересмотр возможным. Ни одна из многочисленных школ интеллектуального развития не может предложить что-либо, чтобы научить ученика укрепиться в этом методе.

 

Третья трудность, которую, возможно, следовало бы поместить на первое место, проста – это засыпание. Умственное мышление, как известно, имеет тенденцию держать нас бодрствующими. Беспокойство – эмоциональное мышление является наиболее частой причиной бессонницы. Пересмотр дня в картинках, с одной стороны, не являясь формой мышления, побуждает ко сну, когда больше ничего не может произойти. Поэтому в худшем случае вы заснете, и в лучшем случае вы узнаете, как умирать ежедневно.

 

(Из «Психологических эссе»)

 

 

Поступать как мы хотим

 

 

Нет более высокой цели, чем поступать, как мы хотим при условии, что, во-первых, мы знаем, чего хотим, во-вторых, что можем действительно это сделать. Но есть трудности: мы не знаем, чего хотим, и когда выясняем, то слишком часто обнаруживаем, что на самом деле мы не можем этого сделать −  и не потому что люди или обстоятельства решительно нам мешают, но и по причине отсутствия достаточной воли, энергии или знания.

 

Этому не следует удивляться, учитывая, кем мы являемся и как мы стали тем, что мы есть. Есть два человека, так сказать, в каждом из нас − один унаследован от наших родителей, а другой состоит из всех влияний, полученных от общества, в котором мы родились. Благодаря наследственности мы можем быть одним типом личности; благодаря воспитанию и образованию мы можем быть совершенно иными.

 

Рассмотрим какой-либо конкретный пример, собственный или чужой. Ваши родители принадлежат к роду, который на протяжении сотен лет был деревенским, но из-за случайных обстоятельств, которые, безусловно, вы не могли контролировать, вы провели всю свою жизнь в городе и получили городскую профессию. Ваша наследственность требует здоровой физической жизни со всеми связанными с ней потребностями и желаниями, но ваше воспитание склоняет вас к сидячему образу жизни, а также потребностям и желаниям, которые сопровождают ее. Проблема в том, чтобы найти себя между этими двумя конфликтующими сторонами. Каково ваше реальное «я», «я» наследственности или «я» окружающей обстановки? Каковы ваши собственные симпатии и антипатии? И какая из двух половин поступает так, как вам нравится?

 

Мы не можем сказать экспромтом, какое «я»  является самым сильным, так как индивидуальные случаи варьируются. В некоторых случаях окружающая обстановка оказывает меньшее воздействие, чем наследственность, или, как говорится, в вас говорит кровь. Иногда случается, что люди вдруг оставляют свою карьеру, навязанную им образованием, и возвращаются к своим наследственным склонностям. В других случаях сила окружающей среды берет верх над наследственностью, и общественные формы управляют человеком. Тысячи людей умирают бизнесменами или дамами общества только потому, что их образование преобладало над их наследственностью. Социология, можно сказать, в таких случаях оказалась  сильнее биологии. То, что задумала природа, разрушило общество.

 

Всегда ли, однако, это должно вызывать сожаление? Предположим, что по наследственности человек обладает криминальными наклонностями, и влияние общества, можно сказать, оказывается более благоприятным. Но на самом деле только тогда, когда наследственные тенденции имеют большую ценность, нежели тенденции, развитые воспитанием, наблюдается случай реальной потери.

 

Но как мы узнаем, каковы наши наследственные склонности? Поскольку они, безусловно, предшествуют наложенному на нас социальному образованию, то можно сказать, что они могут, несомненно, быть более естественными для нас и более близкими. Но когда мы начинаем сознательно думать о себе, голос наследственности уже искажен гулом голосов окружающей среды. Наши наследственные склонности могут быть плохими или хорошими, но если у нас не было возможности различать их, мы не знаем, каковы они. А если мы не знаем, каковы они, у нас нет свободы выбора в поддержке или сдерживании их. Борьба между нашей биологией и нашей социологией происходит несознательно. Мы не хозяева в нашем собственном доме, но слуги и жертвы. 

 

В качестве первого шага на пути к различению между присущими нам и приобретенными пристрастиями и склонностями лучше начать с малого. Обычно, когда люди впервые осознают двойное напряжение в себе, они склонны к сопротивлению. Неожиданно осознав зависимость своей природы от окружающей их среды, они внезапно начинают бунтовать. Почти вся современная литература, начиная с  «Кукольного дома» Ибсена, является только проявлением реакций, следующей за обнаружением, что каждый из нас состоит из двух составляющих, первая – это природа и наследственность, а вторая − образование и социология. И все последующие «протесты» − это не более чем попытки разрушить, уменьшить или контролировать влияние общества на данную нам наследственность. Эти попытки, как правило, терпят неудачу по той причине, что они слишком амбициозны. Невозможно сразу узнать, какова ваша реальная наследственность, в отличие от ваших приобретенных желаний; и даже когда вы это знаете,  у вас не всегда присутствует сила воли, когда это нужно, чтобы отказаться от последних в пользу первой.

 

В действительности все указывает на то, что мы начинаем скромно и с мелочей. Если мы научимся различать два голоса в себе по отношению к мелочам и где, во всяком случае, нет ничего серьезного, то впоследствии мы сможем разбираться в более важных вопросах. Более того, развивая способности в малом, мы можем приобрести способность эффективно справляться с более значительными вещами. Наш большой «мятеж», если когда-нибудь мы придем к нему, не будет необузданным и разрушительным, но будет лишь конституционным переворотом.

 

Каждый день и почти каждое мгновение дает богатый материал для упражнений. Для начала мы хотим узнать, что нам действительно нравится; не то, к чему нас склонили привычки или образование; не то, к чему толкает наша собственная праздность, заставляя притворяться, что нам это нравится; и даже не расчет заставляет нас говорить, что нам нравится − но вещи, действия, люди, занятия, обстоятельства, относительно которых мы не просто воображаем, что они нам нравятся или могли бы нравиться, но те, которые мы действительнопредпочитаем.

 

Будем ли мы действовать в соответствии с симпатиями и антипатиями, которые мы обнаруживаем в себе, – это совершенно другой вопрос. Это возможно, если наш разум согласен, и мы будем так действовать, если сможем. Но в равной степени может оказаться разумным, что мы не будем действовать таким образом или не будем действовать тотчас же или с имеющимися у нас возможностями. В первую очередь надо делать главное, а главное − это обнаружить, каковы наши истинные, т.е. присущие нашей наследственности предпочтения и  тенденции. 

 

Вы просыпаетесь утром и собираетесь встать. Задайте себе вопрос, действительно ли вы хотите встать? И будьте откровенны в этом. Вы принимаете ванну − действительно ли это то, что нравится вам, или вы бы уклонились от этого, если бы могли? Вы завтракаете − тот ли это завтрак, который вам нравится по его качеству и количеству? Это именно завтрак, который вы выбрали, или просто завтрак, как это определено обществом? Хотите ли вы есть вообще? Вы идете в офис, или, будучи женщиной, вы выполняете ежедневные семейные и общественные обязанности – соответствует ли это вашим природным склонностям? Ваш ли это собственный свободный выбор быть там, где вы находитесь и делать то, что вы делаете? Предполагая, что в настоящее время вы принимаете общую ситуацию, делаете ли вы точно то, что вам нравится? Разговариваете ли вы так, как вам нравится, с этим, тем или иным человеком? Действительно ли они нравятся вам, или вы только притворяетесь? (Помните, что пока это не вопрос действия в соответствии с  вашими симпатиями и антипатиями, а только раскрытие того, каковы они на самом деле). Вы проводите день, каждый промежуток времени предлагает вам новую возможность для самовопрошания − действительно ли мне это нравится или нет? Подходит вечер, когда у вас есть свободное время, − чем бы вам действительно хотелосьзаняться? Что по-настоящему занимает вас − театр или кино, беседы, чтение, музыка, игры, и какие именно? Не нужно повторять слишком часто, что делание того, что вам нравится, наступит позднее. На самом деле мы не занимаемся этим вопросом. Важно знать, что вам нравится.

 

Метод, предложенный здесь, может показаться тривиальным для тех, кто привык к экстравагантности «литературы бунта», но мы берем на себя ответственность сказать, что используя этот метод в течение недели, каждый убедится в его магической эффективности.

 

Из «Психологических эссе»

 

Перевод Т. Ровнер

 

 

Кто из нас лучший?

 

 

Мы непременно должны любить высшее, когда мы видим его, пишет Теннисон, но как мы сможем увидеть высшее, если мы не знаем, на что обращать внимание? Теннисон предполагал, что мы не можем не признать высшее сразу же, но это предположение слишком наивно, и его ложность доказывалась бесчисленное количество раз. Нужно иметь две составляющие, чтобы увидеть высшее – высшее и ум, способный его распознать. И в настоящее время мы, как правило, даже не осознаем того качества, которое необходимо определять. Высшее в отношении чего? В отношении ума, чувства или действия, или всех трех или ни одного из них? Что делает человека в большей или меньшей степени человеком?

 

На первый взгляд проблема не проста. Мы принимаем как должное, что мы знаем об этом все, и, по сути, каждый из нас уверенно классифицирует людей согласно нашим оценкам, не заботясь о том, чтобы выяснить, есть ли у нашей классификации какая-либо иная основа, нежели наши случайные симпатии или антипатии. Высшим являются те люди, которые нам больше нравятся, и, хотя все мы имеем различные предпочтения и, следовательно, достигаем разных результатов, некоторые думают, что Наполеон был величайшим человеком, который когда-либо жил, другие думают то же самое о Платоне, или Шекспире, или Будде – смешение результатов нас не смущает; мы по-прежнему думаем, что наше суждение является правильным.

 

Если мы откажемся от этих детских стандартов и попытаемся найти научный подход, применимый к человеческим ценностям, немедленно возникнут огромные трудности. В настоящий момент существует два миллиарда людей на Земле, и вполне вероятно, что это число остается практически неизменным на протяжении тысячелетий. Это вносит первую трудность. Лучше ли сегодняшний человек, чем тот, который жил 10 тысяч лет назад, и если да, то в отношении чего? Каков прогресс, предполагая, что существует такая вещь, как виды людей? 

 

Следующая трудность представлена разницей рас и наций. Где находятся высшие расы и нации?  И не в соответствии с нашими случайными предпочтениями, а в действительности? Давайте скажем «с точки зрения Бога». Является ли раса белых людей высшей, и если да, то в силу превосходства какого качества? Или, если предположить, что расы равны по своей ценности и только отличаются по внешнему виду, тогда что создает ценностные различия между нациями той же расы? Мы не признаем, что все белые нации имеют ту же ценность. Тогда что делает один народ более ценным и более высшим, чем другой? 

 

Однако самой большой трудностью остается установить сравнительные ценности различных типов человека какой-либо расы. Верно, что в действительности существует только ограниченное число типов, они могут быть сведены к трем – мыслительному, эмоциональному и практическому типам, примером которых являются мыслитель, художник и человек действия. Но какой из этих трех является «наивысшим» и в отношении какого качества? Вот в чём трудность! 

 

Каждый имеет свои предпочтения и, следовательно, свои склонности в отношении этих трех основных типов. Каждому свое, как говорится, и человек, который воображает себя мыслителем, художником или человеком действия, естественно превозносит свой собственный тип. Г-н Бернард Шоу, человек ума, естественно утверждает, что «любимым объектом» жизненной энергии является ум. Высшим в природе является г-н Шоу в актуальном состоянии. Художник в свою очередь утверждает, что высшими ценностями являются эстетические ценности. Увидеть мир как художник, т.е. видеть его своими глазами, – значит подняться к высшим ценностям, достижимым человеком. Школа действий превозносит действие. Бог, или высшая человеческая ценность, − не в мышлении или чувстве, но в делании, и человек в большей степени подобен Богу, когда он успешно организует промышленность, войны или крупный бизнес.

 

Если бы не было никаких стандартов, общих для всех нас в силу нашей принадлежности к человечеству, невозможно было бы прийти к какому-либо соглашению. Различия этих типов настолько абсолютны, что ни один тип, если бы он был единственно типичным, возможно, не мог бы вынести решение относительно ценностей. Если бы люди были только мыслителями, или только художниками, или только людьми действия, было бы невозможно когда-либо установить стандарт, с помощью которого можно было бы признать высшее. Каждый вид имел бы свой собственный стандарт, и не было бы никого, чтобы судить об их стандартах. 

 

К счастью, Вавилонская башня довольно давно пала, чтобы рассеять некоторую путаницу языков, которая привела к ее падению. Три типа человека не настолько различны, чтобы у них не осталось ничего общего. И хотя, как мы уже говорили, проблема создания единого стандарта ценности и таким образом достижение соглашения относительно того, что является «высшим», кажутся на первый взгляд трудными, вплоть до невозможного, но на самом деле этот вопрос не только не труден, но такой же простой, как здравый смысл. 

 

При оценке наших трех типов человека – мыслителя, художника и  человека действия – очевидно, что мы уже вводим иной стандарт, отличающийся от их собственного. Среди мыслителей, например, в чем мы все согласны, высший пример включает в себя способность к чувствам и действиям так же, как и к чистой мысли. Мышление может быть его величайшей функцией, но он должен, чтобы быть высшим, развивать другие свои функции, и чем больше он развивает их в равной степени с мыслью, тем лучше. То же самое верно, и в этом мы все согласны, независимо от наших личных предпочтений, для каждого типа и в отношении двух других. Художники признают да Винчи, например, величайшим художником, потому что он был также мыслителем и человеком действия. И люди действия аналогично рассматривают, скажем, Цезаря как их величайший тип, поскольку он объединил искусство и мысль со своими  практическими способностями. 

Однако нельзя сказать, что мы пришли к чему-то очень новому, и, хотя это не аргумент против выводов, тот факт, что наше общее согласие, выраженное таким образом, может быть само собой разумеющимся, лишает его стимулов. И опять-таки, если мы принадлежим по своей природе к тому или иному типу и должны мучительно воспитывать в себе качества других типов, перспектива достижения какого-либо уровня «высшего» является очень отдаленной. Есть ли простой критерий человеческой ценности, в равной мере всеми принимаемый, но не столь легко определимый? И может ли он быть принят и применим обычным человеком? Мы считаем, что есть и может.

 

В сущности, мы не мыслители, художники или люди действия, но человеческие существа: существа, занимающие определенное место в структуре мира. Мы находимся между Природой и Богом, между тварным миром и Творцом, между миром, который есть, и миром, который может быть. Наша особая функция состоит в том, чтобы служить мостом между тем и другим, и самое высокое нашедостижение – осознавать наше назначение. С осознанием нашего назначения и миссии мы можем думать, чувствовать или действовать целесообразно, без такого осознания мы думаем, чувствуем или действуем бессознательно. Истинным мерилом ценности человека является количество и качество, но не мыслей, чувств или действий, а осознания того, почему, как и что является правильным относительно того, что человек должен думать, чувствовать и как действовать. 

 

Стандарты приложимы ко всем по той простой причине, что для каждого из нас представляется возможным, не имея особых способностей в мыслительной, художественной или деловой сферах, попытаться стать более сознательными относительно себя и мира, в котором мы живем. Высший – это тот, кто знает себя лучше всего.

 

из «Психологических эссе»

 

перевод Т. Ровнер

 

 

Жизнь как гимнастика

 

 

В тысяче и одной фразе мы обозначаем важность «правильного отношения». «Мой подход к этому был неверным», «его отношение было целиком ошибочным», «тебе придется изменить свое отношение, если ты хочешь продолжать», «должное отношение» и так далее. Что мы подразумеваем под отношением? Мы имеем в виду общее состояние ума человека по отношению к объекту или, скорее, его эмоциональное состояние по отношению к нему? Если он чувствует подозрение к этому, его отношение − это подозрительность. Если он чувствует страх, привязанность, доверие, надежду, его отношение соответствует этому. Какую бы эмоцию ни вызывал объект, отношение определяется этой эмоцией.

 

Можем ли мы изменить наше отношение к вещам? Совершенно очевидно, что наше отношение может быть изменено обстоятельствами. Что касается большинства объектов и лиц, наше отношение, по сути, меняется почти изо дня в день. Сегодня нам очень нравится кто-то или что-то, и в результате мы расположены действовать так-то и так-то, но на следующий день из-за некоторых изменений в ком-то или в обстоятельствах, затрагивающих нас, наше отношение изменилось, и мы холодны там, где были сердечны. Наблюдение себя легко покажет, как бесконечно изменчивы мы в наших отношениях, т.е. в наших эмоциональных откликах на вещи. Но возникает вопрос: можем ли мы изменить свое отношение добровольно, по собственному усмотрению, без побуждения изменений со стороны объекта? Ибо ясно, если бы мы могли сделать это, мы бы двигались к тому, чтобы стать хозяевами своей судьбы, поскольку обстоятельства могут повлиять на нас только по причине нашей подверженности аффектам. Если я могу принимать любое отношение, которое я выбираю, т.е. если я испытываю те эмоции, какие я хочу, тогда, что бы ни случилось, все становится для меня одинаковым. Я могу чувствовать по отношению к этому то, что я хочу.

 

Большинству из нас, конечно, далеко до такого умения владеть собой, но нет никаких сомнений в том, что мы начинаем достигать этого и способны этого достичь. Например, когда мы находим наше отношение к какой-то ситуации или какому-то человеку слишком болезненным, мы стараемся сменить объект, а если это нам не удается, мы изменяем наше отношение к нему. Здесь применима басня о лисе и винограде. После тщетных попыток достать виноград лиса убедила себя, что виноград кислый. Вообразив, что виноград кислый, лиса вызвала другую эмоцию или само отношение. Она больше не чувствовала то же, что и прежде, по отношению к винограду. Практический вывод, вытекающий отсюда, таков: воображение − это способ, с помощью которого нашим отношением можно управлять. Наши эмоции вызываются нашим воображением, и в той мере, в какой наше воображение находится под нашим контролем, в той же мере под контролем находятся наши эмоции и отношения.

 

Очевидно, что доминирующей позицией нашей жизни является наше отношение к самой жизни или эмоциональная реакция на нее. Это окрашивает всё. Как часто говорят, некоторые видят всё «сквозь розовые очки», у других «мрачный взгляд» на жизнь, а у кого-то еще серьезное, беспечное, религиозное или спортивное отношение к жизни. Отношений так же много, как и людей, хотя все может быть сведено к определенному числу групп. И в каждом случае их доминирующее отношение имеет решающее значение для каждого вторичного отношения. Например, если ваше характерное отношение к жизни мрачное, это окажет влияние даже на ваши случайные настроения жизнерадостности, по всей вероятности, они будут интенсивными и краткими. Или если ваше доминирующее отношение веселое и безрассудное, ваши моменты депрессии могут быть глубокими, но непродолжительными. Практически все проповеди, религиозные или светские, и все образование, будь то институционное или частное, имеют истинной целью побуждение к изменению отношения к жизни. Аналогичным образом большинство современных систем терапии, в том числе христианская наука и психоанализ, стремятся сознательно или бессознательно к достижению изменений в сердцах (или отношении) их учеников и пациентов. Это изменение в сердцах в его воздействии на организм в целом настолько важно, что практически каждый метод, направленный на улучшение, должен начинаться с коррекции отношения к жизни.

 

Отношение, как мы видели, обусловлено воображением. Какой вы представляете вещь, такой по необходимости вы должны будете ее почувствовать. Если вы вообразили, что скрученная веревка, лежащая на тропинке, − это змея, вы будете чувствовать и действовать соответственно. Если вы обнаружили свою ошибку и у вас появился другой взгляд на веревку, ваше эмоциональное отношение изменится.

 

Каково наше представление о жизни? Каким мы его видим? Является ли она для нас скрученной веревкой или змеей?

 

Может оказаться, что в конце концов невозможно знать наверняка, что такое жизнь, но в этом случае мы вольны себе это представить так, как мы этого захотим, и это лишь здравый смысл − представить себе ее как нечто полезное для нас. Все религиозные и подобные системы стремятся, одним словом, к побуждению в нас полезного отношения к жизни, т.е. отношения, когда мы можем действовать свободно и полезно с точки зрения наших целей или чьих-то еще. Некоторые религии и системы, например, пытаются склонить к позиции покорности по отношению к жизни с намерением использовать нас для их собственной выгоды. Другие, но очень немногие, стремятся к пробуждению в нас активного или творческого отношения к жизни с целью привлечения нашего добровольного сотрудничества. И все одинаково действуют посредством общего метода, а именно: путем изменения нашего представления о жизни.

 

Мы можем привести в качестве примера несколько типичных жизненных картин, и каждая, и это нужно помнить, создана, чтобы пробудить надлежащие эмоции, отношение и последующее поведение. Есть картинка «Пуританин», которая изображает жизнь как жесткую и ограниченную школу. Это вызывает отношение нервного школьника в постоянном присутствии строгого наставника. Есть картинка «Язычник» − жизнь как разгул греческих богов, заманивающих людей пить и праздновать вместе с ними. Есть «Серьезный» взгляд на жизнь, изображающий «Бога» как безнадежно борющегося, чтобы искупить материю. Эмоции или отношение, вызванные этой картиной, мотивируют желание «помочь бедному отцу». Есть «Научный» взгляд, который видит жизнь как упорядоченную ничтожность, окрашенную отсутствием направления и цели. Есть «Эстетический» взгляд, в котором жизнь − это художник, создающий и выставляющий произведения искусства с человеком как признательным свидетелем. И так далее; каждая картина создана, как уже было сказано, с тем, чтобы вызвать какое-либо отношение или эмоциональный отклик, полезный тому или другому, проповеднику или его пастве.

 

Вполне возможно, что каждый взгляд, в свою очередь, является полезным, но может возникнуть небольшое сомнение, что для большинства из нас в современную эпоху образ жизни, как в гимнастическом зале, является крайне необходимым тонизирующим средством. Сравните разницу в вашем отношении (эмоциональном отклике) при входе в гимназию и, скажем, в кабаре, или в лекторий YMCA (Молодёжную христианскую организацию), или в похоронное бюро. Постарайтесь осознать, что и как вы на самом деле чувствуете. Вы взяли себя в руки, у вас есть намерение стать сильным, вы радуетесь трудностям − при условии, что вы выбрали их сами. Одним словом, вы чувствуете себя сильным и становитесь еще сильнее.

 

Классическая греческая концепция жизни была именно такой, и всем известно, что гимнасии с их лекциями и дискуссиями, а также физическими упражнениями были самыми популярными институтами пифагорейской Греции. Что не так хорошо известно, это то, что гимнасии были для греков символом самой жизни. Их Бог управлял их планетой, как гимнасием для тренировки людей, и все, что они там испытывали, должно было восприниматься как движения, повороты, растяжки, упражнения в борьбе, беге, подъеме и так далее. Современные люди придут к тому, что древние греки находили в этом образе жизни, − пробуждение творческих чувств.

 

Трудно понять, в каком ином направлении мы, современные люди, можем искать новый образ и, следовательно, новое отношение к жизни. У нас нет больше возможности практиковать религию  в традиционном смысле этого слова.  Обычное добро в том смысле, что другие называют добром, не вызывает у людей  интеллигентной реакции. И после еще недавней Великой войны вера в мировой прогресс − это предрассудок. Но ясное, сильное представление о жизни как системе упражнений для развития всех наших мышц − физических, эмоциональных и интеллектуальных − обладает еще неиспорченным  качеством мужественного и женственного идеализма. И жизнь, проживаемая с этим отношением, несомненно, будет как интересной, так и полезной.

 

из «Психологических эссе»

 

перевод Т. Ровнер

Back To Top